Настало время автобиографий лучших людей, о которых вы не знали (да и я тоже не знал). 77-летний Эдуард Кочергин большую часть взрослой жизни работал театральным художником и едва ли бы нас с вами заинтересовал, если бы не его детство.
Перед началом ВОВ, когда Кочергин еще не научился толком разговаривать (причем лучше знал польский, от своей матери), его родителей репрессировали, а самого отправили в детдом. Попадание в приемник предваряют впечатляющие экшен-сцены с авианалетом, рассказанные нарочито детским языком — Кочергин излагает от первого лица и словно учится говорить у нас на глазах.
В детдомах на тот момент атмосфера и порядки были сравнимы с тюрьмами: персонал состоит из отъявленных негодяев, косящих от военной службы, дети разговаривают по фене и имеют свою иерархию с черпаками и паханами. Довольно быстро из Ленинграда героя переводят в Сибирь, где он постепенно осваивается и понимает, что все детприемники примерно одинаковые — и из каждого можно бежать. И он решает поехать в Ленинград, чтобы найти там мать. Схема простая: бежал, пошарился по местному вокзалу, прыгнул в нужный товарняк, приехал в очередной город, сдался милиции, попал в приемник — передохнул — и дальше. Так как дело происходит во время и после войны, с сообщением между городами туго, и путешествие затягивается на семь лет. Между приемниками юный герой пытается выжить в суровой послевоенной глубинке СССР. Вместо того чтобы попрошайничать (хотя начинает с этого), Кочергин зарабатывает скромным, но трудом: на глазах солдат он скручивает из проволоки профили Сталина и Ленина. Фронтовики в восторге, Кочергин получает краюху хлеба. Благодаря поделкам из проволоки Кочергин понимает, что место в этой жизни найдет только тот, кто умеет что-то делать руками.
Каждое знакомство по пути он использует для своего обучения — будь то старый китаец, торгующий цветным стеклом на базаре, или воровская шайка, работающая на поездах дальнего следования. При этом любой новый знакомый может оказаться насильником или убийцей.
Поначалу удивляет, как автор в таких деталях запомнил события довольно глубокого детства, но быстро понимаешь: такое детство запомнил бы каждый. Чувство удивления (здесь было совсем другое слово) от того, что все это происходит с ребенком шести-семи лет, не оставляет до конца.
Цитата
Необходимость чем-то защищаться от побоев и унизиловок заставила меня заняться изготовлением цветух, то есть игральных карт; этим делом можно было спастись. Со временем, освоив производство, я победил других желателей на эту уважаемую работу и шустрил их почти целыми днями. За пять-шесть дней изготовлял полную челдонку (колоду) и передавал цветушникам. Карты мои всем нравились, и пацан-хозяин стал надо мною держать мазу, то есть никто меня не смел трогать. В детприемнике я поначалу интуитивно, затем головой понял простую истину — в шобле ценили хорошую ремеслуху. Летом сорок пятого года меня за таланты перевели из козявок в шкеты, а это уже путь в пацанву.
