После «Марсианина» мы просто обязаны были исследовать Марс лично. Отвратительные мужики изучают как именно менялись фантазии о красной планете с XIX века и до наших дней. От космических каджитов до Мэтта Дэймона.
Кино и искусство всегда отражают настроение эпохи. Марс стал одним из самых ярких примеров того, как мнения, мысли и даже глубинные пласты культуры воплощаются в фантазиях о будущем или таинственном неизведанном настоящем. Начиная с XIX века и «Войны Миров» Герберта Уэллса Марс остается символическим близнецом Земли: каждое изменение в обществе тут же затрагивает наши фантастические представления об этой планете. Работает эта схема и наоборот: изучая то, как изменились наши фантазии о Марсе, можно неожиданно увидеть наше общество таким, какое оно есть на самом деле, как бы со стороны, с орбиты другой планеты.
«Война миров» и космические каджиты: как Марс захватил умы людей
Когда Марс как новый неизведанный мир вошел в орбиту литературы, началась настоящая эпоха первооткрывателей. В фантастике не было неоспоримых догм, и ради каждой новой книги приходилось изобретать не только сами миры, но и правила их описания. Конец позапрошлого и первая половина прошлого веков стали временем, когда Марс сам по себе оказался синонимом слова «фантастика».
«Война миров» Герберта Уэллса появилась не на пустом месте. Красной планетой тогда грезили многие, например, Тесла, который искренне верил, что череда необъяснимых радиосигналов, которые он принимает из космоса — это послание цивилизации Марса. Астрономы тех лет уверяли, что заметили на поверхности планеты сети каналов и даже зеленые леса. После этого вера в обитаемость планеты начала граничить с опасениями по поводу возможной угрозы. В любом случае, Уэллс запомнился скорее как первооткрыватель марсианских цивилизаций, нежели как параноик.
В своем духе подошел к «открытию» Марса Эдгар Берроуз, автор книг о Тарзане. В его цикле Барсума цивилизация марсиан поражена декадансом и дикостью, а повествование в целом напоминает космооперу, но без космоса как такового. «Аэлита» Толстого — примерно из этой же серии, в ней тоже чувствуются жажда новизны и дух авантюризма.
Самым, пожалуй, забавным методом создания цивилизаций воспользовался Лао Ше в своих «Записках о Кошачьем городе». Он изобрел то, что мы теперь вслед за серией TES называем каджитами: расу гуманоидов с кошачьими мордами и хвостами. Не знаю, насколько образ каджитов позаимствован именно у Лао Ше, но даже черты характера (вроде пристрастия к необычным наркотикам) в целом совпадают.
И самое главное: все, что связано с Марсом в ранней фантастике, пронизано пафосом первооткрывательства. Даже если это не явно, важнейшим посылом стала борьба человека с природой, ее покорение и удержание в узде. Человек XIX века был молод, безрассуден и амбициозен.
Где мои бластеры, чувак? Почему все пошло не так
Если проникнуться ретрофутуристическими картинами, станет совершенно непонятным, почему представления людей XX века о будущем так сильно отличаются от нынешних. Где наша пламенная вера в бластеры, роботов-слуг и скорое покорение галактики? Почему сейчас в ходу больше фантазии об апокалипсисе или суровом и пыльном (но при этом полном гэгов) выживании на Марсе?
Если объяснить попроще — изменилось общество, установки людей и их желания. Если обрисовать все немного сложнее, то изменилась парадигма: XX век стал временем, когда правило общество потребления, а сейчас можно говорить о его постепенной трансформации в так называемое общество переживаний.
Отличный пример продакт плейсмента из фильма «Вспомнить все» со Шварценеггером
Раньше, в сурово-индустриальном XX веке, главной установкой гражданина в странах первого мира было потребление: шопинг сам по себе стал своеобразным хобби, а статусность покупалась за счет крутых шмоток. Сейчас же статусные товары дополняются и даже замещаются статусными переживаниями и впечатлениями. Люди все больше хотят выделяться престижным опытом, нежели престижными предметами быта. Что характерно, стоит это зачастую гораздо больших денег.
Короче говоря, вместе с классическим обществом потребления и его тягой к вещам ушли и характерные для него космооперы с их упором на внешние атрибуты вроде бластеров, до смешного вычурных пришельцев и уморительных летающих тарелок. Внезапно всем стало наплевать на то, из чего стреляет главный герой, и как выглядит его сверкающий космолет или красотка-спутница. Они оказались в тени внутренних атрибутов, вроде личных переживаний героя и его уникального взгляда на мир вокруг.
XX век: общество массового потребления и домохозяйки в космосе
Как массовое потребление отразилось на фантастике и, в том числе, представлениях о Марсе? Да очень просто: так же как и в другие времена люди проецировали на будущее свой собственный мир. Колонизированный Марс на ретрофутуристичных картинах — это такой американский пригород годов 50-х, который выдернули из Северной Каролины и перенесли в далекое будущее. Все атрибуты при внешней экзотичности остаются совершенно теми же.
В фантазиях середины прошлого века жители Марса будущего — это все те же типичные представители американского среднего класса, которые живут теми же мечтами, но с поправкой на время. Отец-клерк, прилетающий с работы на космомобиле, мать-домохозяйка, их дети-школьники, и все это в футуристических декорациях — такими казались типичные жители Марса после колонизации. Жизнь словно застыла на столетия, просто все вещи приобрели приставку «космический» или «роботизированный». Сейчас это кажется абсурдным, но тогда ощущалось как объективный взгляд на будущее.
Как я уже сказал, упор на внешнюю атрибутику при полном сохранении внутренних установок — это очень в духе общества массового потребления. Главные фантазии о будущем в те годы отличаются наивнейшим технооптимизмом, идеей борьбы с природой и пафосом героя космооперы. Зачастую проглядывает идея борьбы отдельного человека с социумом. Получается забавная картина: автор, желающий бороться с обществом потребления, должен был отталкиваться от его правил, тем самым как бы оставаясь в его рамках. Ирония в том, что книги, критикующие потребительство, становились бестселлерами и приносили отличные деньги. Вспомните те же «Марсианские хроники» Брэдбери, которая стала иконой массовой культуры, хотя, в общем-то критиковала ее.
Кроме того, отличительной чертой фантастики старой школы является частая идеологизированность посыла. Заселять Марс теми, кто близок автору идеологически, стало странноватым, но приемлемым трендом XX века. К примеру, Хайнлан, будучи либертарианцем, активно продвигал эту идеологию в своей книге «Чужак в чужой стране», повествующей о человеке, воспитанном марсианами. Похожий сюжет лежит в основе «Красной Звезды» демосоциалиста Богданова. Короче говоря, планета еще не была колонизирована, но уже активно использовалась в политических распрях.
XXI век: общество впечатлений; Марс для веселых и находчивых
Далее случилось вот что: люди пресытились внешними атрибутами (это касается и общества, и образов в фантастике) и захотели чего-то покруче. Причем речь идет не о том, что люди, став сознательными, решили заменить массовое потребление товаров на потребление впечатлений, на деле они захотели и того и другого. Теперь вызовов и впечатлений жаждут даже скромные обыватели, многие из них готовы жертвовать частью финансового благосостояния ради новых возможностей и ярких переживаний.
Раньше в массовой культуре читателю и зрителю по большому счету давали выбор между двумя типами героев. Первый вариант — это герой, который спасает вселенную с бластером в руке, второй вариант — бесконечно рефлексирующий интеллигент. Однако со временем всем стало ясно, что доступна еще одна опция — рефлексирующий интеллигент, который спасает вселенную с бластером в руке. Именно это и есть типичный герой общества впечатлений.
Итак, в XIX веке фантасты видели будущее в борьбе человека с природой, в XX — уже с природой и обществом. В наше время сюда подключилась еще и борьба с самим собой, которая даже важнее двух других. Тот же «Марсианин» — это пример того, как для героя одинаково важно преодолеть преграды и во внешнем мире, и в себе (хотя бы и с помощью валиума). Своеобразная борьба с обществом, которое в первые же минуты фильма бросает героя, тоже оказывается важной частью истории.
Тремя китами, на которых теперь стоит искусство создания фантастики — это стеб, вызов и скептицизм. Как видите, это система, которая изначально противоречит сама себе, что, по-моему, здорово и продуктивно. Все эти вещи — проявление попытки переосмыслить весь мир, общество и фантазии о неизведанном. «Футурама» и Fallout дают нам представление о том, как стеб создает новые горизонты в фантастике. Постапокалиптические истории вроде «Безумного Макса» основаны на скептическом подходе к цивилизации и прогрессу. А вот истории вроде «Марсианина» напоминают нам о том, что чистый восторг покорителя новых планет не остался в XIX веке, он жив до сих пор.
Фантазии о Марсе отразили все самые важные тенденции в обществе. В нашей культуре он всегда оставался зеркалом наших представлений о себе самих. Вспомните Doom, в котором Марс становится вместилищем всех земных страхов или того же «Безумного Макса», в котором сама Земля в одночасье словно бы превращается в Марс. Хотите понять, что происходит в нашем мире — смотрите фильмы о Марсе. Они в этом плане даже полезнее любых футурологических исследований.
