Старый Э. Дж. Беллок был жутким типом. Настолько, что родители запрещали своим детям приближаться к его дому, а в Новом Орлеане ходили нехорошие слухи про подвал, в котором, говорят, вспыхивают какие-то огни.
Беллок выглядел словно рептилия, которой уже тысячи лет — полуслепой, не отвечающий на попытки поговорить с ним и часто вздрагивающий, словно из-за какого-то кошмарного воспоминания. В 1949 году он умер, и поняли это далеко не сразу. Когда горожане вошли в его подвал, они обнаружили там фотолабораторию.
И эти фотографии.
Всего нашлось 89 негативов — стеклянные пластинки, 8 на 10 дюймов. На них были изображены женщины в старинных интерьерах начала XX века, часто совершенно голые. У многих были зацарапаны лица. Некоторые возлежали в масках. Не нужно было быть Пинкертоном, чтобы понять, что все они — проститутки.
Слухи о пугающих негативах быстро расползлись по городу, особенно взбудоражив профессиональных фотографов. Началась настоящая гонка за наследием Беллока. После долгой борьбы пластины достались молодому художнику по имени Ли Фрейдлендер
Фрейдлендер был не только энтузиастом-фотографом, но и увлеченным историей родного Нового Орлеана человеком. А еще он обожал местные городские легенды и рассказы о луизианском вуду и маньяках, многие из которых так и не были пойманы.
Ли был уверен, что найденные им негативы — ничто иное, как артефакты, оставшиеся от серийного убийцы по прозвищу «Новоорлеанский дровосек». Как выяснилось, фотографии были сделаны примерно в то же время, когда этот маньяк орудовал в городе — 1910-е года. То была жуткая история — даже в 1949 году ее вспоминали на каждом углу — убийца не был найден и многие ждали его возвращения.
Новоорлеанский дровосек вламывался в дома случайных жителей и убивал их топором с невероятной жестокостью. Но больше всего он запомнился тем, что слал в редакции газет язвительные письма и обещал не трогать тех, кто слушает джаз. В Новом Орлеане, столице джаза, у него было не так уж много выбора.
Проведя небольшое расследование, Ли Фрейдлендер выяснил, что, скорее всего, найденные им жуткие фото никак не связаны с убийцей. Но он все равно не был разочарован: личность Э. Дж. Беллока оказалась почти столь же примечательной.
Ли отыскал дальних родственников фотографа и газетные вырезки с упоминанием его имени в местном архиве. Однако главный источник информации о нем оказался весьма небанальным, словно в захватывающем детективном романе. Это была престарелая, почти столетняя «мадам», то есть держательница борделя, давно ушедшая на покой.
Она знала Э. Дж. Беллока, и в ее воспоминаниях он был вовсе не жутким типом с повадками и кожей рептилии. В начале XX века он был настоящим денди, франтом и красавцем, говорившим на французском с ощутимым европейским акцентом.
Его родители были французами, прибывшими из Европы, но Беллок всю жизнь прожил в Новом Орлеане. Он зарабатывал себе на жизнь тем, что делал коммерческие фотографии: фото пароходов, мостов, сооружений — и неплохо зарабатывал
Однако в его жизни была тайна: он часто наведывался в квартал красных фонарей с прекрасным в своей правдивости названием Сторивилль и фотографировал там обитательниц борделей. Столетняя, но цепко держащаяся за воспоминания «мадам», так и не смогла вспомнить, воспользовался ли Беллок хоть раз услугами ее подопечных. Кажется, он только фотографировал и приносил изысканные подарки.
Он не был похож на психопата, извращенца или «проблемного клиента» — всегда учтивый, вежливый, но деловитый. Он относился к фотографиям так, словно это очень важная работа. Возможно, так оно и было. Не исключено, что Беллок просто продавал фото или даже организовал что-то вроде подпольного порнобизнеса.
Если последнее верно, то это иронично вдвойне. Проституция в Новом Орлеане была совершенно легальна, а вот порнография — нет. Так что перед нами могут быть работы первого порнобарона в истории. Смущает, впрочем, то, что фотографии Беллока слишком художественные, в них нет нарочитой пошлости. А некоторые из проституток и вовсе выглядят невинно и даже нежно.
Пугает только тот факт, что на многих фото лица, словно со злобой, зацарапаны. Сделано это, очевидно, чтобы спасти модель от разоблачения. Но тогда зачем вообще было делать фото с лицами? И зачем нужно было так зло и импульсивно сдирать их с готового негатива?
Распутывая дело дальше, Фрейдлендер узнал, что у Э. Дж. Беллока был еще более скрытный и еще более загадочный брат, Леон Беллок. Леон избрал противоположный путь и стал иезуитом. Говорят, он был порочен, говорят, был карьеристом, говорят, наведывался в квартал красных фонарей даже чаще брата, но совсем не ради искусства.
Возможно, он просто решил испортить те негативы, до которых сумел дорваться, чтобы отомстить «порочащему его имя» Беллоку и обезопасить свою карьеру. Он мог сделать это и после смерти брата, так как пережил его, пусть и совсем ненадолго.
Негативы самого скрытного и загадочного фотографа Нового Орлеана не пропали. Благодаря стараниям Ли Фрейдлендера они стали достоянием общественности и не раз выставлялись в галереях. Беллок оказался не психопатом и не серийным убийцей с топором, а тайна зацарапанных лиц, скорее всего, объясняется происками иезуита. Но все равно от этих фото веет чем-то жутким. Что-то с ними не так, что-то в них, все же, тревожит.
