В конце октября на киноэкраны страны прибывает «Горько 2». Первая часть вызвала такую волну отзывов в интернете, что мы встретились с режиссером фильма Жорой Крыжовниковым, чтобы поговорить с ним о кино, его зрителях и интернет-угрозах.
«Горько!» каждый воспринимает по-своему. Кто-то считает фильм гениальной многоуровневой сатирой на современную Россию, кто-то говорит, что он не отличается от YouTube-роликов с провинциальными свадьбами. Можете сами рассказать, что для вас этот фильм?
Если судьба сложится так, что я буду снимать, предположим, научную фантастику – я буду изучать книги вроде «Физика будущего». Искать технологии, придумывать их. Но когда я делаю фильм о свадьбе, передо мной стоит задача исследователя. Я понимал, что развлечь таким материалом аудиторию так, как это делают «Трансформеры», мы не сможем. Поэтому должен был максимально исследовать ту фактуру, которая существует. Как все это происходит.
И я не беру роль адвоката, который должен защищать героев – рассказывать, как люди изменились, пройдя через свадьбу. Но и не прокурор, чтобы говорить: «какое это свинство! Как так можно! Эти конкурсы с половником!». Мне это неинтересно. Я рассказываю, как есть. Поэтому люди, которые ругают, и те, кто хвалит, реагирует на одно и то же. На подлинность. За редким исключением – есть те, кто говорит, что как в «Горько!» не бывает. Писатель Захар Прилепин написал, что таких свадеб нет. Я, говорит, был на свадьбах, такого не видел. Но это исключения. Основная масса, даже те, кто реагирует негативно, возмущается: «ну и что, что так есть? Мы не хотим это видеть. У меня в подъезде такой человек живет, я что, на него смотреть что ли буду?». Основа фактуры фильма – документальна. Я в данном случае выступил как документалист. На почти каждый эпизод могу найти ролик из YouTube, который был референсом.
А гениальная сцена с кольцом от парашюта откуда?
Ее Цапник (исполнитель роли Бориса Ивановича — Прим.ред.) сам придумал. Если бы мы снимали мелодраму, где главное интенсивность чувств героя, эта фактура была бы не нужна. Но вот мы нашли голубей – люди кидаются голубями. И я этот момент вставил. В принципе, на историю это никак не влияет. Но в плане этнографической работы, собирания фактуры, важно. Я не оцениваю – не говорю «плохо кидаться голубями». Или что это наоборот хорошо. Меня это не интересует. Наверное, плохо кидаться голубями. Наверное, плохо на свадьбе проводить конкурсы и раздевать мужиков до трусов. Это странно. Наверное. Но я не маркирую, выступаю только как наблюдатель. А конкурс с раздеванием правда, там женщина начинает сходить с ума и ведущая ей говорит: «Алина! Твой муж в зале!». И мы эту сцену взяли и вставили в фильм.
Но негативных и откровенно хамских отзывов тоже хватает. Вы вообще реагируете как-то на ругательства в адрес «Горько!» в интернете?
Сейчас точно нет. Когда вышел фильм, оценивал и качество отзывов, и их количество. Они необязательно должны быть хвалебными, просто количество отзывов это тоже сигнал. Поэтому я следил за тем, что писали. Причем, основным маркером моим был твиттер. То есть, я просто вбивал «Горько!» и читал все, что писали. Поэтому точно знаю, что среди тех, кто пошел в кино, количество недовольных два к восьми. Два недовольных на восемь вполне счастливых. Я скринил эти страницы и отправлял продюсерам. А они мне присылали такие же из инстаграмма. И пока шел фильм, я знал, что все хорошо.
Когда фильм дошел до интернет-троллей, пошла волна недовольных отзывов. Те, у кого не было денег на кино, или они понимали, что «Горько!» не для них, все равно скачивали и ругали. А кто-то ругал, не смотря. Мой любимый персонаж это Елизавета Шишкина, студентка питерского педагогического университета, которая написала мне письмо. «Будьте вы прокляты, вы быдло, я не отдала бы ни копейки за то, чтобы посмотреть ваш фильм, хотя я его и не смотрела, я посмотрела обзор. Надеюсь, что вы мое письмо не прочитаете, потому что карма штука сильная, и кара вас настигнет». Я написал ей ответ: «если вы так сильно ненавидите, это вам нужно опасаться за карму». Она ответила — «ничего, проживу как-нибудь» и заблокировала меня.
Могу рассказать, почему меня не особенно интересует личное мнение зрителя, но интересует реакция аудитории. Потому что когда мы приходим в кинотеатр, мы отказываемся от личного в пользу коллективного. И поэтому реакция аудитории есть сигнал — работает фильм или нет. В телевидение это рейтинг, в кино сборы. Самое главное это, тем не менее, количество зрителей. Так вот реакция аудитории не равна мнению одного трендсеттера или критика, пусть и авторитетного. И реакция аудитории меня безумно интересует — как восприняли? Но каждый отдельный человек — это настолько вкусовая история! «У каждого свой вкус: кто любит арбуз, а кто свиной хрящик». Понравится всем — невозможно, глупо, бессмысленно. С человеком, которому кино понравилось, говорить приятно. А с тем, кому не понравилось, не очень приятно, но интереснее. Тебя начинают ругать, ты соизмеряешь это с тем, что делаешь, получается полезный диалог.
Не угрожали?
Угрожал какой-то человек. Написал мне: «Сдохни, мразь, я тебя все равно найду». Я поинтересовался — что случилось? Оказалось, что пишет школьник, ему 15 лет. Мы начали разговаривать, в итоге он пожелал мне хорошего Нового года, дело было накануне, и извинился. Но предварительно пришлось ему объяснить, зачем это снято, что и как. Понятно, что каждому я не буду объяснять.
Сатира довольно злая в фильме. А все происходящее как будто специально вычищено – никто не ругается матом, нет откровенной пошлятины. Это с чем связано?
Еще не курит никто. Но это не сатира. Сатира это высмеивание. Салтыков-Щедрин. Сам он хороший, умный, развитый, а вот помпадуры и помпадурши идиоты. Мне такая позиция не близка, не интересна и не смешна. Мне смешны ситуации, в которых я могу представить знакомых мне людей. Не каких-то идиотов из придуманного города. Поэтому сатиры нет. А значит, нет и чего-то по-настоящему отвратительного. Это фильм про обычных людей – если бы организация сатанистов из «Настоящего детектива» бегала по лесам в трусах пьяными, это никого бы не удивило.
В сценарии наши герои ругались в тех ситуациях, которые требуют этого. Но мы потом посчитали, что это отвратит часть аудитории, и сделает некоторых персонажей по-настоящему неприятными. Атакой задачи не было, важнее было рассказать цельную историю.
Что будет во втором фильме? Первая часть совершенно законченная и самодостаточная.
Во-первых, там совершенно другая тема. Герои стали семьей, как бы родными людьми. А что такое быть родным? До какой степени нужно дойти, чтобы перестать быть родными? Или наоборот, что сближает людей? То есть основная тема – семья. Но в развлекательной части мы отошли от этнографии. Кино стало более авантюрным, приключенческим. Я еще раз вспомню «Настоящего детектива»: в сериале есть детективная часть с трупами и расследованием. А есть отношение одного из героев с женой и детьми. И эта часть очень неожиданная, откровенная и честная. Для меня это очень интересно. Более того, я не подключился бы так к детективной линии, если бы не она. Серьезно: кто-то кого-то убил, сейчас убийцу найдут, куда денутся то? Но то, что я вижу правду отношений, одинокого мужчину, который садится и ест какой-то фастфуд на пустой кухне, для меня ценнее. Поэтому мы тоже выстраиваем драматическую линию отношений внутри семьи, которая оказывается в очень сложной ситуации. Они там с друг другом как бы навсегда расходятся в определенный момент, и появляется человек, который претендует стать новым членом семьи. Все это на фоне авантюрного сюжета о фальшивых похоронах.
Кстати о семье. Почему муж в ней такая тряпка?
Когда мы придумываем историю, мы задаем себе вопрос: фильм про свадьбу, кто больше хочет свадьбу? Девочка или мальчик? Девочка. Но все хотят какую-то необычную свадьбу. Пусть эта будет в стиле «Русалочки». На море! Естественно, у девушки есть жених. И вот мы подходим к главному: девушка должна быть волевая, чтобы найти деньги для необычной свадьбы? Конечно. Если она волевая, нужен ли при ней такой же сильный мужчина? Видимо, нет.
То есть мы занимаемся конструированием. Если история собирается правильно, в ней возникают смыслы. Мы смотрим и говорим сами себе: «вот эта сцена про умение прощать». А критики и люди, которые пишут в комментариях «все понятно, вы хотели показать срез общества» идут в обратном порядке. И понимают что-то свое, уверяя меня же, что я хотел показать вот это и это. Слабый мужчина – результат побочный. Я вообще считаю, что для кинокритиков нужно открыть сценарные курсы обязательные. И как на исправительные работы отправлять туда. Потому что раз за разом на интервью меня спрашивают всякие глупости в духе: «вы показали Россию шансона и айфона. И это столкновение двух веяний, что вы об этом думаете?». Мы снимаем кино не про течения или обобщения, а про конкретику. Вот у меня есть знакомая, которая очень хотела свадьбу в стиле «Русалочки». Не знаю, какая она у нее была в итоге, но почему-то я вспомнил ее. И мы придумали, что жених должен плыть к ней на лодке. А потом критики говорят: «это девушка, воспитанная на диснеевской продукции! Столкновение суровой реальности и выросших на диснеевских мультфильмах людей!». Придумать дальше можно что угодно, но вырастает все из конкретных вещей. У хорошего режиссера, а я бы хотел стать хорошим режиссером, все неслучайно. Но не потому, что у него идеология такая, а потому что это логика истории.
Ваша же цитата: «Жора снимает только то, что ему самому нравится. Андрей Першин много работал на телевидении, снимал развлекательные программы, новогодние «Огоньки» и прочее». А какая цель у Жоры Крыжовникова? Как понять, что он стал хорошим режиссером?
Когда мои фильмы будут пересматривать. Есть три типа режиссеров: которые снимают для себя, для зрителя, и режиссеры, которые снимают для кино. Для обогащения его языка, его возможностей снимают Триер, Тарковский, Эйзенштейн. Люди, которые снимают для себя – это весь российский артхаус. Сняли, показали теще и довольны. Такое кино не нужно никому, кроме самого режиссера или сценариста. Есть, конечно, и исключения, и качественный артхаус становится фильмом для кино. Когда ты выходишь на предел собственных возможностей и потом все равно делаешь еще один шаг вперед. Как Триер. Все ищут невероятные локации, а он говорит: «я в павильоне нарисую линии на полу, и будет комната». И другой режиссер понимает – а ведь работает! Значит, так можно!
Я, по всей видимости, никогда Триером не буду – для меня контакт с аудиторией важнее. В связи с этим Герману или Триеру не нужно, чтобы их кино пересматривали. Когда ты смотришь «Танцующую в темноте» раз, второй так уже не будет. Но и забыть ты его не сможешь. Высший маркер для зрительского кино, это возвращение к нему. Когда фильмы пересматривают. То есть Георгий Данелия, Эльдар Рязанов это режиссеры, которые создали кино, которое спустя 20-30 лет постоянно показывают по телевизору. И это очень здорово. Это гораздо круче, чем быть оскаровским лауреатом. Я очень много видел фильмов, которые получили Оскар, и о которых никто не знает.
Планируете отправлять «Горько 2» на фестивали?
Меня фестивальный успех вообще не трогает. Не интересует. Потому что фестивальный успех это выбор отдельных людей, которые всегда субъективны. То есть, кино понравилось группе из трех-четырех (а всем остальным не понравилось) – вручили награду. Я не могу к этому относиться всерьез. Это подходит как раз тем, кто снимает кино для себя. Снял, приз получил – ну вроде не зря работал. Ведь целых четыре человека посчитало, что мой фильм хороший!
А какая роль у Светлакова во всей этой истории? Почему он во второй части снова появляется, а других звезд по-прежнему нет?
У продукта всегда есть некая маркетинговая оболочка. Было понятно, что продвигать экспериментальное кино без «локомотива» невозможно. Я думал о том, чтобы добавить во второй части еще кого-то. Но было очевидно, что Светлаков это уже часть рецепта.
В самом начале вы обмолвились «если бы я снимал фантастику». А почему не снимаете? Да и вообще в России это непопулярный жанр.
Зрители видели голливудские блокбастеры. И скидку, потому что ты русский, тебе никто не сделает. Мы не сможем сделать такие же эффекты. Но сможем рассказать интересную историю. Существует фантастика как «Альфавиль» Годара – действие происходит на другой планете, но он просто снимал Париж ночью. Дальше уже вопрос истории. Что там происходит между людьми. Грубо говоря, «Бегущий по лезвию» за исключением отдельных планов, это история про людей. Как они взаимодействуют друг с другом, с человекоподобными роботами. И мне кажется, что-то такое мы могли бы снимать. Но это первая часть проблемы – ресурсы.
Вторая – мы живем на месте кинематографической катастрофы. В конце 80-х умерло советское кино и сейчас родилось и еле ходит российское. Увы, делается очень большой упор на маркетинговую оболочку: у кино может быть красивый постер, хорошее название и звездный состав, а истории никакой нет. Рассказывать нечего. Развлекать нечем. В кино это не работает. Потому что человек платит деньги и хочет получить что-то новое. Новое в широком смысле. Фильм о свадьбе, снятый на ручную камеру. Стоит начать делать подобное на потоке, работать это не будет.
А еще страшнее современные ремейки. Ремейк нужно делать на что-то забытое. Зачем переснимать «Кавказскую пленницу», если фильм показывают дважды в год по центральным каналам? Это бессмысленно. Если ремейк делается в США, в основе либо европейское кино, которое в штатах не выходило, либо что-то из старых черно-белых лент. Нужно найти историю, героя или хотя бы место, которое еще никто не показывал хотя бы последние 20 лет.
Интервью: Александр Каныгин
“Горько 2” в прокате с 23 октября.
