1838 год, немецкий город Висбург. Начинающий риелтор Томас Хаттон получает первое серьезное задание: он должен ехать в Карпаты, чтобы оформить сделку с недвижимостью для местного аристократа, графа Орлока, присмотревшего себе поместье в Висбурге. Добравшись до графского замка, Томас быстро улаживает все юридические формальности, несмотря на внезапные проблемы со здоровьем. Орлок отбывает в свой новый дом на попутном корабле (с русским экипажем!), а захворавший в замке Томас тем временем понимает, что его загадочный клиент — самый настоящий вампир, подыскивающий себе новые охотничьи угодья.
Прибыв в Висбург, ненасытный Орлок начинает пировать во время чумы, разносимой корабельными крысами. Тем временем Эллен, жена Томаса, все сильнее ощущает приближение великого зла. Вскоре она понимает, что граф-кровосос жаждет ее руки, и готов истребить весь город, если Эллен откажет ему.
Для начала — два слова о главном. «Носферату» в интерпретации Роберта Эггерса — это величественный готический хоррор, пропитанный трагизмом и болезненной эротикой, неоднократно впечатляющий вопреки недочетам сценария и промахам в актерской игре.
По тематическим акцентам это мрачная любовная драма о том, как женщине приходится выбирать между добросердечным мужем и садистским, но харизматичным обольстителем. А борьба за правильный выбор происходит на фоне разрастающейся эпидемии, превращающей шумный город в смрадный склеп, наполненный трупами и безумцами. Умело сочетая психологический подтекст с обилием исторических деталей и выверенным стилем, Эггерс снял один из лучших хорроров прошлого года.
Перед тем, как перейти к подробностям, стоит напомнить об исторических корнях сюжета — это поможет яснее понять кое-какие важные авторские решения в фильме и заодно даст представление о наследии, с которым работал постановщик. Это не очередная экранизация романа Брэма Стокера, которых легко можно насчитать с десяток, но лишь вторая адаптация сюжета великого вампирского фильма 1920-х, ставшего классикой немецкой школы хоррора.
«Носферату — симфония ужаса», снятый Фридрихом Вильгельмом Мурнау, замышлялся как вольная переработка книги Стокера: авторы изменили многие детали в сюжете, чтобы не выплачивать авторские отчисления наследнице писателя (увы, ловкий маневр провалился). Для развития жанра фильм Мурнау важен прежде всего тем, что в нем были заданы базовые конвенции вампирского хоррора, ставшие общепризнанным каноном вплоть до наших дней.
Через много лет, в конце 1970-х, Вернер Херцог снял весьма изысканный ремейк «Носферату — призрак ночи», удостоенный многих наград и номинаций, но не оказавший столь же мощного влияния на жанр. Роберт Эггерс в своем фильме явно больше опирается на Мурнау, однако и наследие Херцога тоже учитывает. По концепции его «Носферату» — это не столько пересказ классики на новом технологическом уровне, сколько переосмысление ее сюжета с радикально иными акцентами.
С точки зрения стиля «Носферату» превосходен. В кадре преобладают оттенки серого и синего, приглушенная цветовая палитра дополняется постоянным полумраком (на дворе 1830-е, до массовой городской электрификации еще полвека, если не больше), дающим простор для причудливой игры пугающих теней на стенах и потолке. В этом отношении Эггерс наследует эстетике Мурнау, у него разные эпизоды тоже даны в разных цветовых гаммах. Особенно хороши сцены в замке графа: огромные комнаты и длинные коридоры погружены в беспросветную тьму, где-то далеко мерцает слабый огонек камина, и рядом с ним в гигантском кресле восседает сгорбленный гигант Орлок, разрывающий тишину скрипучим голосом.
Висбург, на контрасте, выглядит галдящей мешаниной из людей, повозок и лошадей, снующих по узким улочкам. Карпатские земли — безбрежная снежная пустошь, покрытая редкими лесочками и еще более редкими крестьянскими домишками. Костюмы — отдельная тема, даже у эпизодических карпатских цыган они сделаны добротно, а уж у немецких бюргеров вообще фэшн-шоу. Разнородные сюртуки у мужчин, объемные платья у женщин, простецкие наряды служанок и пижонские плащи ученых мужей — художники явно не зря получали свою зарплату.
Но еще важнее тщательно нагнетаемая атмосфера приближающейся беды. С самых первых кадров Эггерс задает напряжение, показывая ночной кошмар Эллен (и обыгрывая открывающую сцену фильма Херцога), а дальше тревожные звоночки звучат все чаще. «Носферату» из тех фильмов, которые долго набирают обороты, но разогнавшись, несутся все быстрее и быстрее. Поэтому в начале темп еще довольно медленный, но после прибытия Орлока в Висбург плотность событий стремительно нарастает.
Люди мучительно мрут от вездесущей чумы, Эллен то и дело истерически трясется в лихорадке и покрывается кровавыми разводами, а с наступлением ночи по городу разгуливает владыка мертвых. Насилия тут немного, но Эггерс никогда не избегает физиологических подробностей. Герои находят изувеченные трупы, обглоданные деловитыми крысами, жертвы чумы харкают кровью, Орлок искривленными когтями режет мягкую плоть — в общем, атмосфера всевластия мрака густейшая.
При этом исторический сеттинг в фильме любопытно сочетается с философским комментарием. У Мурнау история бесчинств Орлока в Висбурге была, в общем, лишена каких-то сложных подтекстов, оставаясь в первую очередь страшной сказкой, рассказанной в стиле экспрессионизма. Херцог оформил сюжет о зловещем графе как лирический хоррор, где вампир предстает вечно одиноким аутсайдером, жаждущим любви смертной женщины. Эггерс же в этом смысле куда более амбициозен. Для него исторический фон 1830-х годов выступает способом указать на фундаментальные слабости человеческого стремления к прогрессу.
Центральная тема «Носферату» (помимо любовной линии, о которой отдельно ниже) — беспомощность современного человека перед иррациональным злом. Ведь просвещенные жители Висбурга списывают все свои беды на эпидемию, и поэтому борются лишь против внешних симптомов, оставляя подлинный источник болезни без внимания. Печальная ирония заключается в том, что людей губят не суеверия, а как раз рациональное мышление: никто не может всерьез поверить, что в городе объявился вампир, вопреки всему, что на это указывает.
Только эксцентричный доктор фон Франц (типично отличный Уиллем Дефо), легко сочетающий науку и мистицизм, способен признать, что если невозможное очевидно, необходимо в него поверить. «Мы не столько просвещены светом разума, сколько ослеплены газовым освещением!» — говорит он своим недоверчивым друзьям, и эти слова выражают лейтмотив всего фильма, подчеркивающего, насколько беззащитным становится рационалист при встрече с подлинной потусторонней силой.
Схожие мотивы, хотя в иных контекстах, видны у Эггерса и в «Маяке», где привычный мир вообще начинает распадаться на части перед глазами главного героя, и в «Варяге», где принц Амлет побеждает именно потому, что действует, опираясь не только на холодный расчет, но и на мистические видения.
Но если философский комментарий в «Носферату» проработан и придает сюжету дополнительную глубину, то вот по части психологизма все не так однозначно. В центре фильма — отношения Эллен с Томасом и Орлоком, образующие своего рода извращенный любовный треугольник. Эмоциональная динамика в нем продвигает вперед весь сюжет, но, увы, Лили-Роуз Депп, сыгравшая Эллен, не вытягивает настолько сложного персонажа. В каких-то сценах ей вполне удается передать вайб изможденной тревогами викторианской дамы, а в каких-то (зачастую очень важных) она дичайше переигрывает, больше напоминая капризную бимбо, нежели надломленную героиню великой трагедии.
Недостаток актерского мастерства у Лили-Роуз особенно заметен еще и потому, что она не только важнейший персонаж фильма, но и самая подробно прописанная женщина в сюжете. А еще ее окружает хорошо работающий каст: помимо Дефо, здесь отлично играет Билл Скарсгард (при том, что лицо его покажут детально только в финальной сцене), неплохи и Николас Холт в роли Томаса и Ральф Инесон (отец из «Ведьмы» с характерной внешностью) в роли «обычного» доктора Сиверса. Нет сомнений, дочка Джонни Деппа искреннее старается выдать годный перфоманс, но для фильма и роли такого масштаба ее способностей хватает с большой натяжкой.
Есть в фильме и некоторые сценарные недоработки. К примеру, не очень понятно, зачем Орлоку после отбытия в Висбург оставлять Томаса в живых: дела с ним сделаны, от гостя вполне можно избавиться. У Херцога и Мурнау в похожей ситуации граф кормился своим посетителем, набираясь сил перед путешествием, а Эггерс будто забывает довести эту линию до какого-нибудь логического финала. В фильме дана довольно смутная вампирская мифология, и большую часть правил героям приходится нащупывать наугад (в старых версиях источником знаний была конкретная книга), хотя это, в общем, обусловлено тем, что никто из них ни с чем подобным раньше не сталкивался.
Тем не менее, в целом «Носферату» как меланхоличная и красивая хоррор-драма работает исправно. Главное, что удалось Эггерсу — насытить новыми смыслами классический сюжет, использовав богатый потенциал прошлых фильмов. В то время как визуальный стиль наследует фильму Мурнау, тема любовной связи с вампиром выведена на передний план, как и в картине Херцога, но значение ее теперь иное.
«Носферату» — фильм прежде всего о том, что человек должен признать в себе темные стороны, чтобы преодолеть их, даже (и особенно) если такое принятие высветит что-то крайне неприятное, больное или мрачное в собственной душе. В мире, где соцсети забиты токсичным позитивом, а поверхностный «психояз» насквозь пропитал повседневную речь, это мысль столь же верная, сколь и востребованная.