На русском вышла книга Мика Уолла «AC/DC. В аду мне нравится больше» — биография одной из самых влиятельных рок-групп в истории. Издательство «Эксмо» подогнало нам отрывок из нее: в пятой главе под названием «У тебя есть яйца» рассказывается история о том, как в группе оказался ее фронтмен Бон Скотт — за шесть лет до того, как непомерные возлияния сведут его в могилу.
Малькольм Янг точно знал, какой бы он хотел видеть группу. Или думал, что знал. Одно было точно ясно: ему не нужно было, чтобы кто-то говорил, что делать, за одним исключением в виде его старшего брата Джорджа. Тот был единственным человеком, который, по мнению Малькольма, знал об AC/DC больше, чем он сам. Он рос в тени всемирного успеха своего брата, что в то же время давало доступ к различным фишкам австралийских музыкантов его поколения.
У The Easybeats были хиты — много хитов — не только в Австралии, но и по всему миру. Они писали свои собственные песни, записывали альбомы, но, в конце концов, вернулись из Лондона не просто разбитыми, но еще и по уши в долгах. У них была слава, они понялиправила игры, но на этом все. Базз Бидстрап как-то сказал: «Вся миссия Джорджа заключалась в том, чтобы поделиться с братьями своим опытом в The Easybeats. Они были очень близки к вершине, но немного до нее не добрались. Он хотел быть уверенным в том, что у его маленьких братьев не будет таких проблем ни в музыкальном плане, ни в бизнесе, ни в звукозаписи. Джордж был неотъемлемой частью Alberts Records, а они были очень крутыми, понимаете?» Единственным человеком, который лучше, чем Джордж, знал, что нужно делать, был сам Малькольм. В этом смысле Янги и AC/DC были более удачливыми, чем The Easybeats. К 1973 году музыкальный бизнес в Австралии начал становиться частью глобальной системы.
Бон находился в этой нисходящей спирали, которая, в конце концов, достигла своего дна вечером пятницы 22 февраля 1974 года. В ту ночь он умер, но воскрес. Будучи пьяным, он явился на выступление Mount Lofty Rangers в отеле Lion на севере Аделаиды. Как всегда, у него с собой была тетрадка с текстами и ритмами, а также бутылка Jack Daniels.
Никто не удивился, что при этом он приехал на своем мотоцикле Suzuki 550. Бон мог быть очень пьяным и при этом водить лучше многих, да и движения на дорогах особо не было. Гораздо больше окружающих обеспокоило настроение, в котором Бон пребывал. Он сказал, что снова «разругался» с Айрен. На этот раз покруче, чем обычно. И уже не в первый раз все подумали, что проблема состояла не просто в отношениях между мужем и женой, а, скорее, в голове Бона. Дело было не только в Айрен. Он был готов сцепиться с кем угодно, а Jack, скорее, подогревал его, нежели успокаивал.
Он стал ругаться и со своими товарищами по группе. Назвал одного из них мудаком. Потом другого. Предложил выбить им мозги.
Потом вылетел через дверь, сел на мотоцикл, бросил пустую бутылку виски на землю так, что она разбилась вдребезги. И уехал, не оборачиваясь. Питер и остальные пытались остановить его. Им было все равно, останется он или уедет; они просто не хотели, чтобы он попал в аварию.
Айрен позвонила Винсу Лавгруву в два часа ночи. Она была на ресепшене больницы Королевы Елизаветы. Дело было серьезным. Бон на своем мотоцикле въехал прямо в приближающуюся машину. Он впал в кому и находился на грани смерти. Полиция нашла Айрен, та была в истерике. Она не знала, кому еще может позвонить. Лавгрув позже напишет, как поехал прямо в больницу и «увидел Бона, каким никогда его не видел». Разбитая челюсть была перемотана, большая часть зубов выбита, ключица сломана, также сломано несколько ребер, глубокие порезы вокруг гортани.
Бон оставался в коме еще три дня. Врачи предупредили Айрен, что нужно готовиться к худшему. Ее спросили, желает ли она пригласить священника и провести прощальный обряд? Одна из медсестер сказала ей, что перед тем, как Бон отключился, у него были галлюцинации. «Он говорил, что он певец», — закатила она глаза. Восемнадцать дней спустя Бона Скотта выписали из больницы.
К удивлению докторов, он остался жив, но пока был в плохом состоянии. Потребовалось время, чтобы он смог ходить без посторонней помощи, и еще больше — для того, чтобы он снова смог петь. Он потерял свою работу в Wallaroo. Потерял свой брак. Айрен поняла, что с нее довольно, ей было тяжело ухаживать за Боном с учетом постоянных перепадов его настроения. Она сказала Винсу, что не справляется, и они договорились «разделить» обязанности. Бон со своей стороны тоже хотел поскорее вернуться домой, но в течение следующих шести месяцев все реже и реже жил дома с Айрен и все чаще и чаще оставался у Винса и его жены Хелен.
Бон все еще ходил с палочкой, но хотя бы немного мог чувствовать атмосферу музыкального бизнеса. У Лавгрувов было собственное менеджмент-агентство под названием Jovan. Они работали с такими австралийскими артистами, как группа Cold Chisel (в ней тогда играл 18-летний Джимми Барнес, который позже выпустит мультиплатиновые соло-альбомы в Австралии), Skyhooks (которые представят свой первый альбом под названием Living In The 70s в том же году, но немного позже), Buster Brown (с будущим фронтменом Rose Tattoo Энгри Андерсоном) и еще несколькими. Как только Бон пришел в себя, то решил приносить хоть какую-то пользу и занялся постерами для Винса и Хелен, красил для них офис, помогал общаться с группами, которые приезжали на концерты. Все это он делал за несколько долларов и крышу над головой — и, что более важно, для растущей самооценки.
Когда в августе Винс подписал контракт с «молодой маленькой гламурной группой из Сиднея» под названием AC/DC, Бон снова предложил свою помощь. Конечно же, они оба знали Джорджа Янга еще со времен The Valentines. Винс уже успел оценить способность Джорджа и Гарри создавать коммерческие поп-проекты. Бону нравился Стиви Райт, бескомпромиссный фронтмен, на которого он сам хотел походить. За день до первого выступления в Аделаиде Джордж позвонил Винсу и сказал, что : а) они ищут нового вокалиста; б) студия не должна платить за выступление Деннису Лафлину, который тоже теперь был в «черном списке» Янгов. Джордж попросил Винса убедиться, что эти деньги получит Малькольм. Винсу было все равно, кому отдавать деньги, до тех пор пока Джордж был доволен. Он не видел, как Эванс атаковал Лафлина перед тем, как драматично объявить о своем уходе из группы, но менее чем за 24 часа до концерта в Аделаиде у Винса был один ответ на их проблемы с поиском вокалиста. «Я сразу же сказал ему,что лучшим вариантом для этого будет Бон, — позже писал Винс. — Джордж ответил, что вряд ли Бон сможет выступать, ведь он сейчас слишком слаб, да и вообще уже не молод». Тогда Винс взял на себя смелость озвучить свою идею Малькольму и Ангусу: «Я сказал им, что Бон сможет это сделать так, как не сделал бы никто». Но у братьев уже успело сложиться свое представление о Боне, пока он показывал им город на своем старом седане «FJ Golden» 1954 года. Он был в своей блеклой красной спецодежде и рассказывал им, как недавно попал в аварию на мотоцикле. Ни Малькольм, ни Ангус не могли себе представить, как этот «старый хиппи» может заменить Эванса.
Тем не менее в тот вечер они попросили Винса привести Бона на их выступление в Parooka Hotel. Что касается Бона, ему понравилось то, что он увидел в тот вечер: молодая группа, полная энергии и вдохновения, у которой была пара собственных песен наряду со стандартными рок-н-ролльными каверами.
Больше всего его поразил Ангус, самый маленький парень в комнате, которого постоянно задирали местные компании, считавшие, что странно наряжать гитариста в школьную форму. Когда Ангусу, наконец, это надоело, он остановил выступление и сказал, что обернет провод гитары вокруг шеи каждого, кто еще раз выкрикнет подобное. Бон не мог поверить, что у такого маленького паренька действительно «большие яйца». Но все же была одна деталь, которая его беспокоила. За кулисами после концерта Бон сказал Винсу, что у ребят еще недостаточно опыта и он не уверен, что сможет с ними выступать. Братья же сказали ему, что он уже «слишком стар для рок-н-ролла». Но, если он все же хотел бы попробовать, они предлагают ему порепетировать с ними позже в тот вечер на небольшом шоу, на которое также был зачем-то приглашен Дейв Эванс.
Бон был только рад принять подобный вызов и показать, на что способен. Сначала он хотел продемонстрировать, что является отличным ударником, на самом деле испугавшись, что он, может быть, и правда слишком стар, чтобы быть фронтменом. Но братья особо не впечатлились. Тогда они попросили уже опьяневшего Бона подойти к микрофону и спеть. Бывший барабанщик Fraternity Джон Фриман сел за барабаны, Брюс Хоу взял свой бас, а Малькольм и Ангус играли на гитарах. Они все еще продолжали играть старые мелодии Чака Берри и разные 12-барные блюзы посреди пустых бутылок до тех пор, пока утреннее солнце не начало вставать. Старый приятель Бона Деннис Лафлин поднялся, коротко переговорил с братьями и предложил Бону работу. А Бон, в свою очередь, сказал им, что подумает над предложением, и поехал домой к Винсу.
Воспоминания Дейва Эванса о встрече с Боном в Аделаиде были схожи с тем, что говорили братья, но ему никогда не приходило в голову, что тот мог занять его место в AC/DC: «Бон тусовался с нами и помогал техникам. Но сам техником он никогда не был — я тоже помогал им, когда мы задерживались. Но при этом он не был и нашим водителем — никто из тех, кто когда-либо вез нас, нашим водителем не был. Но он был по-настоящему славным парнем, с ним всегда можно было посмеяться и пошутить».
Дейва не пригласили на репетицию с Боном. «После выступления в Parooka я вышел с парой девчонок, а братья говорят: “Мы сейчас будем репетировать с Боном Скоттом и парой ребят из Fraternity”. Я сказал, что это круто, и ушел. На следующий день я спросил, как все прошло, и они ответили, что довольно хорошо. Сейчас, конечно, понятно, что это было прослушивание. К тому моменту я уже покинул группу», — говорил Эванс, но он еще не знал, что музыканты давно активно искали ему замену. После всей его перепалки с Деннисом Лафлином объявление об уходе из группы было скорее криком о помощи.
Для кого-то — в идеале, для Малькольма — взять на себя инициативу и попросить Эванса остаться, доказать ему его важность в группе, было бы необходимым шагом, даже несмотря на конфликты за пределами сцены. Но когда этого не произошло, Дейв почувствовал себя «полностью изолированным ото всех»: «Я все еще был в группе и продолжал бы там быть, если бы что-то произошло. Но все только усугубилось».
Они договорились продолжать работу в течение того периода, после которого Дейву нужно было окончательно покинуть группу. В то же время в его сердце еще теплилась надежда, что что-то еще может измениться. Но вместо этого на протяжении двух месяцев вы ступления проходили в атмосфере «достаточно противного чувства».
Их пригласили в течение трех недель выступать в Перте на Beethoven Disco — на разогреве в сиднеевском шоу кабаре Les Girls. Карлотта, он же Ричард Байрон, был «шоу-девушкой» трансгендером, который позже станет основным вдохновителем австралийского хита Priscilla, Queen of the Desert. Группу заказали в основном из-за названия, предполагая, что выступление коллектива под названием AC/DC придется как раз кстати на разогреве у Карлотты. Владельцы заведения поняли, что ошиблись, уже когда в первый раз увидели их выступление, тяжелый и совершенно гетеросексуальный сет. Если двухдневная поездка в 1700 миль от Аделаиды до Перта не ухудшила настроения среди команды, это сделали 19 шоу для Карлотты и почти незаинтересованная публика. У Дейва к тому же начались проблемы с голосом, поэтому Деннис Лафлин заменял его.
Как сейчас говорит Дейв, эти последние шоу с группой «были фантастическими». «Но я на самом деле ни с кем не разговаривал. Я давал интервью и все такое, но это все было ради того, чтобы продержаться до последнего выступления в Мельбурне. К тому моменту уже никто друг с другом не разговаривал. Я был счастлив, что группа становится такой популярной, но я был сам по себе. Вокруг меня постоянно вертелись симпатичные девушки, поэтому все было хорошо. К тому моменту, как я покидал группу, у нас уже были третий басист, третий ударник, третий менеджер. Малькольм, Ангус и Джордж принимали все решения. Я чувствовал себя обособленно, потому что вначале мы принимали решения вместе, каждый из нас был частью группы. Тогда, когда к нам присоединились Питер Кларк и Роб Бейли, с которыми я особо не ладил, я изолировался. Это было то самое чувство, когда ты там и не там одновременно».
Проблема, как говорит Дейв, скорее была не в персональной неприязни, как ему поначалу казалось, или каких-то несогласиях по поводу имиджа, как заявлял позже Малькольм, а в деньгах.
«Как только все члены группы, которые были там с самого начала, ее покинули бы, название AC/DC и весь мерч могли бы принадлежать тем, кто остался. После того как я покинул группу, единственными “оригинальными” ее участниками были Ангус и Малькольм. А Джордж мог помогать им с чем угодно».
Когда во время длительной поездки обратно на восток они снова сделали остановку в Аделаиде на два выступления — первое на еще более наполненной площадке Parooka и второе на следующий вечер в Mediterranean Hotel, Эванс был «на пределе», как и все остальные члены группы. Они просили Джорджа найти нового вокалиста. Поначалу тот спросил Стиви Райта, будет ли ему это интересно. Но тогда песня Стиви Evie была самой продаваемой песней года, у него был хитовый альбом Hard Road. В Англии Роб Стюарт даже записал кавер на первую песню на альбоме и включил его в свой альбом Smiler. У него и так все было очень хорошо. И он решил, что Малькольм и Ангус смогут справиться и без него — певец в любом случае не захотел бы присоединиться к группе младших братьев Джорджа. У него ушло почти пять лет на восстановление после The Easybeats, и он не хотел все это потерять. (На самом деле, Райту не нужна была помощь в разрушении его карьеры. Он уже сидел на героине, поэтому для группы то, что он не принял их предложение, было скорее плюсом.)
Следующим в списке был Уилльям Шексприм, 26-летний сиднеевский певец, настоящее имя которого — Джон Стенли Кейв. Тем летом у него тоже вышел хит, сочиненный Вандой и Янгом, Can’t Stop Myself From Loving You. Джордж и Гарри искали артиста, который мог бы исполнить роль австралийского Гарри Глиттера, и нашли такого персонажа в Кейве. Плюсом для AC/DC было то, что он на самом деле мог петь: его гроул действительно походил на манеру пения Эванса, но он владел и фальцетом, что было свойственно далеко не всем. Он также знал свое место и осознавал, что его успех зависит от других,
в особенности от Джорджа и Гарри. Но, как казалось Малькольму и Ангусу, он был сам по себе непонятным персонажем, что можно отнести к недостаткам. Поэтому они опасались того, что просто заменят одного непонятного человека на другого.
Потом был Джон Пол Янг, еще один иммигрант из Глазго в Сидней, хит которого Pasadena в 1972 году также вошел в Топ-20 благодаря Ванде и Янгу. Но продолжения не последовало, и Янг провел следующие два года за продюсированием австралийского шоу Jesus Christ Superstar. Когда шоу подошло к концу в феврале 1974 года, он
переподписал контракт с Alberts и снова начал работать с Джорджем и Гарри. Хотя пока что ни один из двух синглов не стал особо популярным. JPY, как его знали в народе, определенно умел петь. Но его имидж был немного «ванильным» для таких групп, как AC/DC, а его вокальный стиль больше подходил для поп-баллад. Это и было продемонстрировано четыре года спустя, когда вышел его международный хит, еще одна песня Джорджа и Гарри Love Is In The Air.
Итого к сентябрю 1974 года в списке потенциальных вокалистов AC/DC оставалось всего одно имя: тот самый «старый чувак», которого они встретили в Аделаиде, у него был голос и имидж, которые они искали. Это и был Бонни Бой Скотт. Настораживало то, что он отказался, когда они дали ему добро. Хотя несколько недель спустя Бон начал задумываться, верное ли решение принял. Он показывал дешевые демо-записи своих песен Питеру Хэду и The Lofty Rangers в надежде, что это принесет хоть какие-то результаты. Хэд вспоминает: «Треки были записаны за 40 долларов. Мы с Боном старались помогать друг другу. Я писал музыку, а он тексты… Все это было записано в первой восьмитрековой студии в Аделаиде». Но когда Винс сказал ему, что ребята из AC/DC снова приезжают на два шоу, он решил больше не раздумывать. Все, что Бон знал, так это то, что они решили ситуацию с вокалистом и смогли найти нового. А все, что знала группа — Бона на этот раз даже не будет в городе. К счастью для обеих сторон, правда была иной. Все еще борясь с чувством безразличия, Бон договорился о том, чтобы прийти на первое выступление в Parooka и спеть пару песен. Однако когда на следующий вечер в Countdown Disco Эванс выкинул очередную ерунду и отказался выходить на сцену, все взгляды упали на Бона.
На этот раз никто не шутил; это была не репетиция и не быстрая разминка, это было настоящее выступление. «Мы знали, что у него потрясающий голос, — позже рассказывал Малькольм журналисту Сильвии Саймонс. — Но он изрядно нервничал. Он спросил: “Как бы вы хотели, чтобы звучал мой голос?” — но при этом он играл в группах, которые в основном исполняли только каверы. Он не мог поверить, когда мы ответили: “Просто пой так, как ты сам поешь”. Он опустошил две бутылки бурбона, понюхал порошка и сказал: “О’кей, я готов”».
Нет необходимости говорить, что когда танцпол был уже закрыт, вечеринка продолжилась в отеле. Когда Бон вернулся к Винсу домой на следующее утро, пьяный и под наркотиками, он сразу же начал упаковывать вещи в тот же самый чемодан, с которым ездил с Fraternity в Лондон и обратно; в тот же самый чемодан, который путешествовал с ним из Перта в Мельбурн за три года до этого и затем — снова в Аделаиду. Последнее выступление Дейва Эванса с AC/DC состоялось в отеле Esplanade в Сент-Килда, в районе красных фонарей в Мельбурне, через несколько дней после того, как Бон впервые выступил с группой: «Я помню, как я один шел по улице в Сент-Килда, познакомился с двумя девушками и сказал им, что ухожу из группы. Они уговаривали меня остаться, говорили, что группа фантастическая. Но я ответил, что должен это сделать. На следующий день после шоу у нас была последняя встреча. Первое, что сказал Малькольм: “О’кей, Дейв, ты больше не в группе”. Я ответил: “О’кей”. Потом он сообщил басисту и ударнику, что у музыкантов больше нет денег. Так они уволили и их, а следом — и менеджера».
В тот день Дейв вернулся в Сидней и сразу же присоединился к группе Rabbit. У тех тогда были проблемы с их первым вокалистом Грегом Дугласом. С тех пор AC/DC больше никогда не звали Дейва обратно в группу, и он о них ничего не слышал. «Я видел их пару раз — на одном из фестивалей, где они играли в тот же день, что и Rabbit. Мы просто поздоровались и немного поболтали. Но я тоже был зол на ребят, и после того раза больше никогда с ними не разговаривал».
Дейв не знал, что Бон стал новым вокалистом группы до тех пор пока не вернулся в Сидней и не услышал, что они будут выступать в Victoria Park: «Я не знал, что он новый вокалист, и даже не обратил на него внимания. Я был слишком занят своими делами. Поэтому я подумал: “Почему бы не посмотреть, кто же их новый солист”. Когда Бон вышел на сцену, я просто обалдел! Ведь он был старше и все так же носил непонятную одежду, но все же еще был настоящим хиппи. И выступили они не особо хорошо. Сиднеевская публика ждала меня! Прошло еще слишком мало времени с того момента, как я покинул группу, всего два месяца, и зрители хотели увидеть тех AC/DC, к которым привыкли, то есть со мной в качестве вокалиста. Когда они вышли с Боном, и он начал петь Can I Sit Next To You, Girl, все смотрели на сцену с недоумением. Бон повторял: “Давайте, хлопайте”, но никто не хлопал. Я никогда этого не забуду. Выступление абсолютно не завело публику. Я подумал: “Вот оно, они облажались”».
В то время как Эванс продолжал считать, что сыграл ключевую роль в истории группы, братья Янг все еще плохо о нем отзывались на протяжении последующих тридцати лет.
В интервью 2003 года с британским рок-писателем Дейвом Лингом Малькольм вспоминал: «Каждый раз, когда мы возвращались в Австралию, в местных газетах Эванс говорил что-то вроде “Я сделал группу AC/DC такой, какая она есть”». Он саркастически смеялся: «Тот день, когда мы от него избавились, и был днем, когда все началось». Он продолжает и объясняет, почему же Эванса вдруг выгнали. «Мы играли в пабе в Мельбурне. Дейв был почти как Гэри Глиттер в своем наряде, на котором он настаивал. Это было просто смешно. Все эти грубые, пьющие пиво австралийцы смотрели на него очень странно, поэтому мы попросили его пойти прогуляться на десять минут.
Мы сыграли первую песню. Но в итоге все затянулось на полчаса, публика была в восторге. После этого мы поняли, что нам не нужен вокалист». В этот момент вмешался Ангус: «Нет, мы поняли, что нам не нужен этот вокалист! На самом деле, слово “вокалист” в отношении него — слишком громкое».
У Фифа Риккобоно, который позднее стал менеджером лейбла Alberts и который тоже в первый раз увидел Бона с AC/DC на выступлении в Victoria Park, сложилось абсолютно другое впечатление от нового вокалиста, нежели, по понятным причинам, у Эванса: «Этот парень вышел в красном сатиновом полукомбинезоне, у него не было нескольких зубов, на шее висел акулий зуб, и я просто посмотрел на него и подумал: “О Господи!” В любом случае, когда он начал петь, это было восхитительно. Он не знал слова большинства песен, поэтому слегка импровизировал. Но к концу вечера не оставалось никаких сомнений в том, что он намного больше подходит группе. Чувствовалось, что это и есть тот магический элемент, благодаря которому группа стала полноценной. Остальные ребята просто круто выступали, впрочем, как и всегда».
Официальный дебют Бона в AC/DC состоялся в Rockdale Masonic Hall, на южной окраине Сиднея, в субботу 5 октября 1974 года. У него были длиннющие волосы, потертый красный комбинезон, он выступал босиком — в таком образе он и будет выходить на сцену до тех пор, пока группа не начнет давать концерты за пределами Австралии. Он на ходу сочинял слова песен, если не помнил оригинальные, что случалось практически на каждом треке. Публика, которая ожидала увидеть Дейва Эванса, сгорала от любопытства.
На сцену Бон вышел в игривом настроении после четверти унции травы и второй бутылки бурбона. Он вышел и прокричал в толпу: «Все, кто пришел увидеть Дейва Эванса с AC/DC, сегодня его не увидят — группа его выгнала, потому что он женился!». Малькольм, который регулярно выпивал свою бутылку вина Stone’s Green Ginger перед выходом на сцену, спокойно отнесся к этим словам нового вокалиста. И добавил: «К черту!» Ангус, который тогда был обеспокоен тем, сможет ли Бон в принципе стоять на сцене, позже рассказывал: «Моя чертова нога оторвалась от чертовой земли, когда Бон открыл рот и начал петь». В отличие от Эванса, который пытался что-то из себя строить
и доказывать, что он настоящий фронтмен и вокалист, Бон просто выкладывался на все сто, был полон огня от начала и до конца. Когда он объявил новую песню She’s Got Balls, которую только что написал для группы, — вдохновленную, как он сказал зрителям, его женой — они не знали, смеяться или обижаться. В итоге публика просто стояла в оцепенении, а к концу песни взорвалась аплодисментами.
Более 30 лет спустя Джордж Янг говорил: «Когда я увидел первое выступление Бона с ребятами, я подумал: “Вот кто был им нужен”. Это был капитан Джек Воробей». Тем не менее настоящие «жюри», которые точно скажут, являлся ли «старик» Бон Скотт хорошей заменой молодому Дейву Эвансу, объявятся немного позднее.
Однако со стороны казалось, что смена вокалиста для группы не имела значительного эффекта. С Дейвом у AC/DC были настоящие хиты; они уже отобрали материал для первого альбома. А еще у них была договоренность с Alberts, самой крупной компанией в австралийском музыкальном бизнесе, а также полная поддержка австралийских Леннона и Маккартни, Ванды и Янга.Почему же они должны променять это определенное будущее на эксперимент с Боном Скоттом? Из-за того, что многие окружающие говорили что-то подобное, Бон на протяжении почти всего своего времени в группе так и останется неуверенным в своем предзназначении. К счастью для него, Джордж и Гарри, которые помнили Бона как второго вокалиста The Valentines, смогли увидеть в нем потенциал.
По их мнению, его желание делать все так, как будто это его последний шанс, было скорее бонусом. Это означало, что он сделает все, что ему скажут. Но у него также был потрясающий голос, полный экспрессии и присущий только человеку с опытом, человеку, который купил футболку, а потом дважды потерял ее. В этом образе было что-
то притягательное. Он был смешным, какими, как правило, бывают все депрессивные люди, и с ним было над чем работать. Он сразу сказал, что сам пишет тексты. Для группы это могло быть как плюсом, так и минусом. Самым важным было то, что он понравился Малькольму и Ангусу. Он все еще мог одеваться, как хиппи, но от «старика», как они привыкли называть его за спиной, почти ничего не осталось. Он курил траву и пил. Это были его собственные Инь и Янь, и это подогревало к нему интерес.
Через несколько недель в Сиднее Малькольм попросил Бона обрезать длинные волосы и перестать надевать комбинезон, а он, как ни странно, тут же согласился. Это был настоящий контраст с Дейвом Эвансом, которого Малькольм когда-то во время их выступления в Перте тоже просил обрезать волосы. «Малькольм сказал: “У нас для тебя новый имидж”. Я спросил: “Что?” Он ответил: “Подстриги волосы коротко и носитемные очки”. Я ответил: “Отвали, я не буду для кого-то стричь свои волосы”. Я ушел из дома в шестнадцать, потому что у меня были длинные волосы, вы думаете, я бы их подстриг ради какой-то группы? Я сказал: “Нет, ни в коем случае, я этого не сделаю”», — делился Дейв.
Бон и не мечтал когда-либо поболтать по душам с Малькольмом или кем-то из других братьев Янг. Ему было почти 30, и он знал, что сейчас ему достался хлеб с маслом.
