Представьте себе ситуацию: Карл Великий едва стал императором. Свершилась его величайшая мечта. И вот он окрыленный возвращается из Рима, где его короновал Папа Римский, в свою столицу — Ахен. В тот же самый день в его новом восхитительном дворце состоялся пир, и Карлу поднесли жареное мясо и дичь, молоко и белый хлеб, любимое франками сало и виноград, пиво и вино. Вместо того чтобы обрадоваться изобилию, император должен был побледнеть и подумать что-то в духе: «Ах вы, подлые черви, я императором стал не для того, чтобы ваши ребусы отгадывать!».
Мясо и хлеб
Начать историю о том, как Карл Великий продал бы душу за бургер, стоит с того, что наш сегодняшний рацион показался бы омерзительным и противоестественным одновременно и римлянину и варвару. И речь даже не о пищевых привычках, а о менталитете, который заставлял их смотреть на еду с противоположных точек зрения.
Римляне и эллины были приверженцами средиземноморской диеты и соответствующего ей образа мышления. Их жизнь строилась на трех неизменных столпах: зерновые, виноград и оливы. Если верить Плутарху, юноши Афин присягали родине, поклявшись не забывать, что «границы Аттики обозначены пшеницей, виноградной лозой и масличными деревьями». Для античного гражданина это были синонимы правильного мира и цивилизации. Возделанные поля успокаивали их и заверяли в упорядоченности мира. Леса и даже реки казались территорией дикости и тревожили.
Варвары же мыслили противоположно. Для них дары леса и рек были важнее каких-то там злаков. Как писал о германцах древнеримский историк Тацит: «пища у них очень простая: дикорастущие плоды, свежая дичина, свернувшееся молоко». Но настоящей основой их рациона было мясо. Основой не в том смысле, что его они ели больше всего (те же крестьяне могли позволить его редко), а в том, что в нем видели важнейшую часть диеты. Им оно казалось наиболее естественной и правильной едой. А чем иначе питаться, если человек сам состоит из мяса? Овощи и злаки были просто добавкой к дичи, чуть ли не суррогатом настоящей еды.
С точки зрения варвара все было ясно как день: мясо (именно жареное!) ели правильные люди — воины и охотники, а хлеб поедали низменные крестьяне, рабы и цивилизованные слабовольные хлюпики. И, наоборот: с точки зрения римлянина добродетелью было скорее вегетарианство, чем мясоедство. Крупы, овощи и оливки вместе с виноградом казались им идеальной едой, на которой должен быть вскормлен гражданин. Мясо же каждый день пусть едят всякие франки и лангобарды с их вшивыми бородами.
У германцев, кельтов и скандинавов, в отличие от цивилизованных народов, не появилось своего священного съедобного растения. Римлянам им служила пшеница, китайцами рис, мезоамериканцам кукуруза. Но зато у варваров было такое же по статусу священное животное — свинья. В Вальхалле павшие воины ежедневно едят мясо бессмертного вепря Сехримнира, а ирландские саги превозносят монструозную свинью короля Мак Дато: «эту гигантскую скотину семь лет выкармливали молоком шестидесяти коров, а потом подали к столу, расположив на ее спине сорок быков».
Вино и пиво
То же самое фундаментальное непринятие культур затронуло и напитки. Римская элита, уверенная в исключительности и универсальности средиземноморской диеты, считала, что разумному человеку не пристало пить что-то помимо вина. Пиво (а закисшее молоко и подавно) они считали просто варварской пародией на их благородный нектар из винограда.
Как писал все тот же Тацит, германцы и кельты предпочитали пить «ячменный или пшеничный отвар, превращенный посредством брожения в некое подобие вина». Очевидно, это и вправду было густое вязкое пойло, больше похожее на брагу. К тому же, хмель в пиво начали добавлять только в 15 веке, до этого его, в лучшем случае, варили с пряными корнями. В общем, справедливости ради, древнегерманское пиво посчитали бы варварским даже мы с вами (хотя, казалось бы, после расцвета крафта никого уже ничем не удивить).
Пренебрежительным отношение к пиву у цивилизованных народов оставалось еще долго после принятия христианства. В житии святого Колумбана, к примеру, говорится о том, как тот прознал, что племя свевов, среди которых он проповедовал, решило провести языческий ритуал. Об этом свидетельствовало то, что они наварили огромную бочку пива в честь бога Вотана. Колумбан подул на бочку, и та с треском лопнула, освободив плавающего внутри беса. Не иначе как именно из-за демона язычники и любили этот омерзительный напиток.
Позже взгляд на пиво в Европе изменился, и оно почти достигло того же уровня уважения, что и вино. Довольно иронично, что случилось это благодаря монахам, которые изначально варили его именно потому, что считали низким напитком, достойным стола скромного отшельника. Во время покаяния они воздерживались от вина и, умерщвляя плоть, пили только воду и пиво. Поразительная сила духа.
Обжорство и скромность
Менталитеты римлян и варваров отражались и на количестве съеденного. Средиземноморцы считали добродетелью умеренность и скромность в еде. Особенно это казалось царя и императора, который в идеале должен был воплощать в себе все самое правильное и цивилизованное. Поглощать пищу следовало медленно, спокойно наслаждаясь блюдом. Тем более правило умеренности касалось алкоголя. Так античный оратор Демосфен язвительно замечает, что для царя Филиппа, который мог выпить много вина и не захмелеть, это так себе добродетель. Много вина может впитать и обычная губка — не уважать же ее за это!
Естественно, скромность была именно идеалом, к которому следовало стремиться, а не обязательной моделью поведения. И то, что императора, бывшего обжорой и пьяницей, никто не уважал за его пристрастия, не отменяло того факта, что многие из них с радостью предавались этим порокам.
И в этом варвары снова показали себя как противоположность цивилизованных южан. Поглощать еду, по их мнению, нужно было так же, как и жить: агрессивно, даже воинственно, жадно, обильно и восторженно. Разумеется, речь шла не о презренных хлебах и винах, а о густом как суп пиве и таких огромных кусках жареного мяса, что у среднего римлянина случилось бы несварение.
Пиры были соревнованиями, на которых каждый высокородный воин пытался показать свою животную силу и превосходство. Над теми, кто не объедался до полусмерти и не упивался вусмерть, посмеивались как над хилыми, ведь кельтам и германцам казалось очевидным, что если человек слаб за столом, то подведет и в битве. Говоря словами Аристофана: «варвары считают тебя мужчиной, только если ты способен сожрать гору».
Все тот же Карл Великий однажды увидел на своем пиру человека, который как раз таки сожрал гору мяса, выпил бочку пива и жадно раскалывал кости, чтобы достать оттуда костный мозг. Карл был так восхищен этим едоком, что предположил, что тот наверняка великий воин. Им действительно оказался Альдегиз, сын короля Лангобардов. Именно такое поведение в те времена подобало принцу.
А теперь сравните это с заявлением Лиутпранда Кремонского, дипломата, который пытался наладить отношения Запада с Византией: «Король греков (император Византии) Никифор Фока — человек презренный, ибо любит зелень и не пьет вина».
О том, насколько с приходом германцев на земли Римской империи изменился менталитет, можно судить по полному изменению восприятия леса. Раньше рощи и поля мерили по площади, то есть «цивилизованно». С установлением германской аристократии леса начали измерять в свиньях. То есть, глядя на лес, какой-нибудь опытный лангобард или сакс мог сходу определить, сколько свиней сможет прокормить это место, если пустить их туда на выпас.
Карл Великий и проблема бургера
А теперь, зная обо всем этом, можно вернуться к Карлу Великому и его не менее великой проблеме диеты. Император жил во времена, когда однозначное разделение на варварскую и цивилизованную пищу уже ушло. Германские народы, захватившие просторы Римской империи, принесли новые порядки, и обе системы, при всей их непримиримости, начали органично смешиваться. Результатом этого стало то, что мы все до сих пор считаем нормальным употреблять и мясо, и хлеб, и сливочное масло, и растительное, и вино и пиво, и овощи и орехи. При этом часть из нас обжирается, часть вечно постится, а кто-то и вовсе постоянно кидается из крайности в крайность.
Однако во времена Карла процесс смешения еще не завершился, и то, как человек ел, сразу выдавало его с головой. Будучи германским воином, он был обязан подчеркивать свое происхождение и статус, неистово объедаясь жареным мясом и запивая его ведрами пива под одобрительные крики дружины. Став императором восстановленной Римской империи (точнее, ее тени), он был обязан вести себя как римлянин и порядочный христианин. То есть от него требовалась умеренность и предрасположенность к злакам, овощам и фруктам. О том, чтобы напиваться вдрызг и орать, стуча по столу кулаком в приливе восторга, не могло быть и речи.
Его придворные, устроившие пир с широким выбором блюд из обеих систем — и римской и варварской — во всех смыслах подложили своему императору свинью. По правую сторону от него стояли представители германской элиты, которые уже начали скучать от трезвости, по левую — представители имперской администрации и церкви, которые с неодобрением заметили, что тут намечается пьяный дебош. И те и другие, сотни первейших людей империи, с жадностью смотрели на то, как и что будет поедать новый император. Если он решит не изменять привычкам, от него отвернется церковь и все Средиземноморье, если решит быть умеренным — жди смут от собственных баронов.
Был и третий вариант — как-нибудь ловко выкрутиться из ситуации, показав и тем и другим, что император не промах. Как говорят хронисты, Его Величество предпочел до конца правления оставаться относительно скромным в еде, но невоздержанным в пьянстве. Компромисс, надо сказать, сомнительный.
О том, что такое пристальное внимание к рациону правителя — это не преувеличение и не байка, говорит следующая история. Когда род Каролингов, то есть потомков Карла, прервался, на место короля франков прочили итальянского герцога Гвидо Сполетского. Местные аристократы пригласили его к себе, устроили пир и по его результатам отказали Гвидо в престоле. По мнению германцев, претендент слишком плохо ел и совсем не напился, а король с плохим аппетитом — это постыдно и неправильно. В этом смысле германская воинская элита похожа на бабушку, к которой приходишь в гости.
Если бы в тот момент, когда Карла Великого поставили перед историческим выбором блюд, он догадался изобрести бургер, ему явно удалось бы вызвать восхищение своей находчивостью у обеих элит, а его империя явно просуществовала бы дольше.
Если вы хотите изучить вопрос истории средневековой еды подробнее, прочитайте книгу Массимо Монтари «Голод и изобилие. История питания в Европе».
