Лукавый и грустный писатель – представитель фашистской Италии – долгие месяцы ездил по фронтам Второй мировой войны и написал эпическую картину царящих в Европе разложения, смерти и вони.
Представьте себе вечеринку, званый ужин в зимней Варшаве 1942 года, куда гостей собрал не абы кто, а немецкий генерал-губернатор оккупированной Польши Ганс Франк. На ужин собрался весь нацистский бомонд, все выпивают и улыбаются, одно изысканно сервированное блюдо сменяет другое, одна за другой звучат здравицы Гитлеру, разодетые в пух и прах немцы обмениваются комплиментами и последними новостями. Победа тысячелетнего рейха неизбежна, нацистская партия, стуча сапогами, несет на восток свет цивилизации.
Лишь один гость на ужине не весел – но виду не подает, любезно улыбается. Это 44-летний Курцио Малапарте, корреспондент итальянской газеты Corriere della Sera, лицо настолько привилегированное (известный писатель, друг Галеаццо Чиано, зятя Муссолини и министра иностранных дел), что его легко пускают на самые крутые нацистские вечеринки. Он ведет милые беседы с генерал-губернатором Франком, а сам вспоминает увиденное несколько дней назад в варшавском гетто, где евреи умирают от холода, голода и болезней:
«Иногда приходилось переступать через мертвого, в толпе было плохо видно и случалось споткнуться о лежащий на тротуаре труп, рядом с которым стояли ритуальные семисвечники. Мертвые лежали на снегу в ожидании, когда телега монатто увезет их прочь, но мор был большой, а телег – мало, всех не успевали отвезти вовремя, и мертвые долго лежали на снегу среди потухших свечей. Многие оставались на полу в коридорах, на лестничных площадках или на кроватях в комнатах, набитых бледными молчаливыми людьми. Бороды у покойников залеплены намерзшей грязью. Они провожали нас белесым взглядом, распахнутыми остекленевшими глазами смотрели на проходящих мимо людей. Твердые, задубевшие, они казались деревянными статуями… Синие бороды на истощенных выбеленных морозом и смертью ликах были того чистого синего цвета, какой бывает у морских водорослей».
Малапарте продолжает говорить с Франком и другими нацистскими вельможами. Он свидетель всего происходящего, гражданин союзного Германии государства, и не может ничего изменить. Остается только сдерживать тошноту и спасаться иронией, замечая, что Германия – страна высокой Kultur, и продолжать диалоги такого рода:
— Что касается еврейской нечистоплотности, – продолжал Франк, – то неопровержим тот факт, что они привыкли жить в ужасных условиях. Немец никогда не согласился бы жить в таких, даже в шутку!
— Была бы забавная шутка, – заметил я.
— Немец не смог бы жить в таких условиях, – сказал Вехтер.
— Немецкий народ – народ цивилизованный, – поддержал я.
— Ja, natürlich, – сказал Фишер.
В этом весь «Капут» — книга, написанная в 1941-1943 годах: столкновение предельного ужаса, творящегося на войне и в «мирной» Европе стран Оси, и светских бесед. В украинских и румынских деревнях, в заснеженной Финляндии, в переполненных гетто Малапарте смотрит на громоздящиеся повсюду трупы – а в дворцах и замках дипломатов, нацистских начальников, местной знати ведет отвлеченные разговоры, с трудом сдерживаясь, чтобы не заорать. Но как истинный джентльмен, улыбается и скрывает ужас за осторожной иронией. Осторожной – поскольку понимает: если будет дерзить слишком откровенно, сам рискует оказаться в лучшем случае в тюрьме. Соответствующий опыт у него был.
Записки фашиста со стажем
Для мгновенной летописи Европы, погибающей в огне мировой войны, Курцио Малапарте (1898 – 1957) выступил идеальным автором. Хотя бы потому что сам напоминал старую Европу: утонченную, роскошную, насквозь противоречивую, лживую и полную стремления пустить пыль в глаза.
Сын немца и итальянки, урожденный Курт Эрих Зукерт, он вырос в Тоскане и выбрал быть итальянцем – а к немцам относился без особой любви, что хорошо заметно в «Капуте». Выдуманная им фамилия Малапарте буквально означает «плохая судьба», антитеза к Наполеону, чья фамилия была Бонапарте, «хорошая судьба». «С такой фамилией он плохо закончил, – шутил Малапарте. – А я со своей закончу хорошо».
Во время Первой мировой войны будущий Малапарте отличился на полях сражений, дальше работал в дипкорпусе, а позже примкнул к Национальной фашистской партии Бенито Муссолини. Все 1920-е будущий автор антинацистского «Капута» был ярым фашистом, причем высокопоставленным – дружил с Муссолини, ездил в командировки, писал патриотические книги – но в 1931-м его позиции пошатнулись после публикации книги «Техника государственного переворота». В ней он критиковал Муссолини и особенно Гитлера, которого назвал «капризной и мстительной женщиной». За такие вольности Муссолини отправил Малапарте в тюрьму на пять лет – впрочем, на довольно мягких условиях. А позже фашистские власти по протекции Галеаццо Чиано и вовсе простили писателя.
«Малапарте в середине 1930-х годов мог считаться одним из главных представителей политической мысли, строивших свои концепции именно на основе изучения современных событий, современных исторических изменений», – отмечает итальянский филолог Стефано Гардзонио в интервью сайту «Горький» о своем противоречивом соотечественнике. Тем не менее, по натуре Малапарте был не кабинетным политологом, а авантюристом: в конце 1930-х ездил на войну в Эфиопию, а в начале 1940-х, с началом Второй мировой войны, устремился военкором на Восточный фронт. В итальянские газеты шло не все из виденного им – зато материала легко хватило на книгу «Капут».
Хроника полного разложения
«Пожалуй, ни одно другое слово не может лучше этого жестокого германского слова передать смысл того, чем стали все мы и, наверное, вся Европа – сплошными руинами», – комментирует сам Малапарте название. «Капут» полон жестокости: чего стоит описание погрома евреев в румынских Яссах, на следующий день после которого жители города деловито раздевают неубранные трупы, и успокаивают разозленного героя: «Не переживайте, на всех хватит!».
Таких отвратительных сцен в «Капуте» достаточно. Не всем из них можно верить – важно помнить, что Малапарте писал не репортаж, а роман (хотя не особо акцентировал на этом внимание при публикации), и с удовольствием сгущал краски для пущего эффекта. Неточностей довольно много: например, при размышлениях о СССР Малапарте все время сносит на образы татар и казаков, а за столами в европейских столицах все легко, что у твоего Толстого, говорят по-французски.
«Капут» по жанру ближе к «Благоволительницам» Литтелла, чем к военной хронике: кошмар на основе реальных событий, сконцентрированный и взвинченный до предела. Отличие в том, что Малапарте был действительным участником этих событий, в значительной мере несет за них ответственность – и не стесняется это признать. В своей своеобразной манере. Вот он, к примеру, беседует с немецким другом:
— А чем занимается Луиза? А Альберта?
— О Фрики, – говорю я, – они занимаются проституцией. Это очень модно сейчас в Италии – заниматься проституцией. Все стали проститутками: Папа, король, Муссолини, наши любимые князья, кардиналы, генералы – все занимаются проституцией в Италии.- В Италии так было всегда.
— Так было и так будет. Я тоже, как и все, много лет был проституткой. Потом мне опротивела такая жизнь, я взбунтовался и попал в тюрьму. Но быть узником – это тоже значит быть проституткой. И совершать героические поступки, даже сражаться за свободу – тоже один из видов проституции в Италии. И даже говорит, что это ложь и оскорбление памяти павших за свободу – тоже один из видов проституции. Выхода нет.
Гниль и красота
Kaputt пришел, Европа умирает, констатирует Малапарте, и то, как он это делает, компенсирует все его украшательства, и его манеру выгораживать себя и привирать по мелочам. Правда «Капута» в том, что его автор видел гниющих мертвецов на дорогах и в городах, видел истощенных женщин и детей, видел боль, охватившую весь континент, – а потом сидел на обедах, где устроившие все это если изысканно приготовленную лань и цитировали поэтов. Из этого абсурдного столкновения и родился роман, который пульсирует и сочится гноем.
Удивительно, насколько при этом «Капут» – красивая книга. Малапарте пишет слегка старомодно для 1940-х, в барочной манере XIX века, когда каждое описание превращается в визуальный пир. И запоминается роман не столько ужасами (которые хоть и впечатляют, но далеко не так страшны, как сухая, почти документальная проза Алеся Адамовича или Варлама Шаламова), сколько пронизывающей страницы красотой, которая никуда не денется, даже если вся европейская цивилизация улетит к черту:
«Слышался собачий лай – голос печали, почти человеческий голос, придававший светлой ночи и подсвеченному сияющим снежным пламенем ясному небу теплое, полнокровное ощущение. Это был единственный живой и близкий голос в ледяном молчании призрачной ночи; сердце забилось сильнее. Ветер доносил треск заледенелого моря. Березовые дрова трещали в камине, алые отблески пламени метались по стенам, по золоченым корешкам книг, по мраморным бюстам королей Швеции, выстроившихся вдоль дубового цоколя библиотеки. Я думал о старых карельских иконах, где ад изображен не очищающим пламенем, а глыбами льда, с закованными в нем грешниками. Слабо долетал собачий лай».
И, конечно, черным юмором. Вот Малапарте беседует с итальянским консулом в Румынии прямо во время погрома:
— Я со вчерашнего дня прошу полковника Лупу поставить солдатский пикет для охраны консульства. Мне ответили, что в этом нет необходимости.
— И благодарите Бога! С людьми полковника Лупу лучше не иметь ничего общего. Полковник Лупу – убийца.
— О да, убийца. А жаль, такой приятный человек!
Пожалуй, не будь Малапарте таким законченным циником, книга получилась бы куда хуже. А так – разочаровавшийся фашист наблюдает за крушением мира и холодно его стенографирует. Получается сильно, до мурашек.
P.S. У «Капута» есть продолжение – роман «Шкура», где Малапарте продолжает свои странствия, уже вместе с американской армией, «освобождающей» Италию (посвятил его автор «американским солдатам, напрасно погибшим за свободу Европы»). В принципе, он ничем не хуже «Капута», и если вам понравилась первая часть дилогии, то нет причин не прочесть и вторую. А вот «Бал в Кремле», третью книгу несостоявшейся трилогии, посвященная довоенной поездке Малапарте в СССР, автор не успел довести до ума – умер в 1957 году – и поэтому это скорее черновик, хотя, конечно, тоже интересный.
