В октябре 1928 года молодое Советское государство направило на Запад свой кинематографический десант. Артисты-большевики проехали через всю Европу, раздавая интервью и перенимая опыт чуждой индустрии. Руководил советской делегацией легендарный режиссер Сергей Эйзенштейн, автор «Октября» и «Броненосца “Потемкин”». С собой в командировку он повез труды по психоанализу и бесконечные записные книжки. В них — совершенно несоветские рисунки, каракули и записанные Эйзенштейном скабрезные анекдоты.

Эйзенштейн был неуправляем. Он любил революцию и снимал про нее лучшее на свете кино. Но добиться популярности ему помогли не самые правильные для большевика методы. Режиссер любил использовать против зрителя мелкобуржуазные приемы, с которыми так усердно боролась новая власть. Ему прощали идеологические вольности. Ведь никто кроме Эйзенштейна так и не научился здорово продавать коммунистическую идею всем, от жителей поволжской глуши до мексиканских бандитов.

Советское правительство хорошо знало Эйзенштейна и его эксцентричные манеры, но ведь все-таки позволило ему выехать из страны. Зарубежное турне случилось вопреки эпатажному поведению художника, его постоянным конфликтам со сталинской властью и очень оригинальному, не всегда соответствующему канонам, взгляду на революцию.

Вполне могли послать кого-то другого. У большевиков в обойме уже были известные на весь мир режиссеры Лев Кулешов, Дзига Вертов и Яков Протазанов. Выбирать было из кого, и все куда более спокойные. Но именно Эйзенштейн уже приобрел статус модного красного кинематографиста — его уважали в Голливуде и побаивались в Берлине. Молодой режиссер со странной прической вполне мог насолить СССР своим неформатным поведением, но верхушка страны решила рискнуть. В случае успеха командировки, Эйзенштейн стал бы живым воплощением всемирного гения кино, который наглядно показал бы всей планете, каких художников рождает большевистская партия.

Правила, которые не работают

После событий 17-го года новой России срочно потребовался передовой пропагандистский рупор, который сможет доходчиво объяснить человечеству грядущие перемены. Он должен был быть понятным и захватывающим, как сама революция, но при этом доносить даже самым недалеким зрителям новые условия пользовательского соглашения с красными. 

Старое искусство на роль массового орудия агитации не годилось. Книги нужно было переводить (и что делать с теми, кто не умел читать?), театр не повозить по заграницам. Революционную живопись — все эти квадраты, линии, спирали — хорошо продавать интеллигенции; пролетариат ее понять не мог.

Animated GIF

Оставалось кино — его на вооружение берут по личному наставлению Ленина. Ожидалось, что красные киноленты в скором времени заполонят весь мир. Их посмотрят не только аристократы, но и бедняки. Транслируемый в кино заразительный пример сподвигнет их действовать, и мировая революция наконец-то восторжествует.

Разумеется, большевики не были изобретателями пропагандистского искусства. Оно было, в том или том виде, всегда. Еще Перикл в V веке до нашей эры любил укрепить демократию крепким словцом, обращенным к развесившему уши народу полиса. Пропаганда долго жила в карикатурах и литературе, но лучше всего она стала работать, когда за общественное мнение взялись не ораторы и художники, а рекламщики.

Расцвела пропаганда в Первую мировую войну. Ее создатели одними из первых поставили на конвейер рекламу государства. Оказалось, что продавать власть не сильно сложнее, чем зубной порошок. У рекламы существует очень понятная и универсальная структура, которую легко применить для влияния на массы. Вот и на плакате времен Первой мировой мы видим простой посыл — борьбу всего хорошего против всего плохого. Выбирай сам, зритель, за правду ты или за наших врагов-оборванцев.

Оборванцы (германский плакат Первой мировой войны изобразил русскую армию нестрашной горсткой забулдыг)

В кино такая простая концепция породила моду на хэппи-энд. Хорошие парни, борющиеся за правое дело, должны побеждать — иначе какой смысл вообще противостоять злу? Они оставят с носом врагов, спасут мир и получат в награду всеобщий почет и самую красивую женщину. За таким примером захочется последовать. Но есть у такой пропаганды один заметный минус — она почти всегда становится продуктом только для внутреннего рынка. При помощи нее не выйдет объяснить иностранному зрителю все прелести твоей правды.

Советские режиссеры поняли это достаточно поздно. В 1924 году в СССР вышел хороший, но довольно сомнительный в плане пропаганды фильм «Необычайные приключения мистера Веста в стране большевиков». Комедия Льва Кулешова поместила американского буржуа в Россию, где он попадает в нелепые ситуации, но в итоге все равно влюбляется в обновленную красными страну. Ожидалось, что ленту с удовольствием посмотрят в США, после чего проникнутся к большевикам симпатией.

Глуповатый мистер Вест — символ американской наивности

Но план провалился — в Штатах фильм не снискал популярности. Дело тут вовсе не в том, что за американцев решили, кого им любить, а кого нет. Просто никто не хотел ассоциировать себя со стереотипным и недалеким мистером Вестом, который больше подошел бы для шуток Задорнова про тупых американцев. Ко всему прочему, мир после войны сильно изменился и купить людей на агитку стало куда сложнее. Тут в индустрию ворвался Эйзенштейн и показал, как надо правильно продавать Октябрь.

Смерть на службе пролетариата

Появление Эйзенштейна стало для пропаганды большевиков настоящим подарком. Молодой еврей отлично разбирался в технике, любил революцию, но главное — чувствовал темы, которые волновали человечество в начале века. Он сразу принял решение отказаться от приевшихся пропагандистских методов в своей работе. Для воздействия на зрителя Эйзенштейн предложил новое изобретение под названием «аттракцион».

Кинофильм, считал Эйзенштейн, должен не просто развлекать, но и умело дергать зрителя за нужные ниточки. Воздействуя на подсознательный мир, на страхи человека, его переживания и надежды, можно создать универсальное кино, которое понравится всем и каждому. Нужно просто подобрать особый стиль, отвечающий запросам публики, развить его — и тогда заложить идею в голову смотрящего будет намного проще.  

Уловить желания толпы режиссеру помог жизненный опыт. Эйзенштейн побывал в Петрограде в середине войны, когда столицу буквально разрывало от протестов. Повсюду военное положение, великосветские тусовки и требующие хлеба рабочие — атмосфера ожидания чего-то величественно-ужасного. Студент из Риги, почитывающий в свободное время труды Фрейда, реагировал на происходящее язвительными карикатурами.

Солдаты революционного Петрограда. Карикатура С. Эйзенштейна

После революции Эйзенштейн успел наглядеться на происходящий в стране бардак. Он послужил в армии, покатался по стране с агитационными вагонами и смог устроиться художником-декоратором в театр, где и обнаружился его талант к постановке. Все это время будущий режиссер перебивался хлебом и водой — как и многие другие жители Советской России.

Первая мировая война загрузила общество серьезной депрессией. Миллионы трупов на полях сражений, похоронки и иприт расшатали веру общества в просвещенное будущее. Сегодня ты жив и полон сил, а что будет завтра — черт его знает, вариантов смерти уготовано множество. Боязнь смерти сделала популярным мистицизм и сцены насилия. До войны вся Европа ходила на комедийные фильмы Мельеса, радуясь трюкам и декорациям. После нее в искусство пришли черепа, мертвецы и реки крови. Именно это желание угрюмого зрителя посмотреть на всякую жуть Эйзенштейн применил в своем кино.

Фильм «Стачка» 1924 года стал первым киноаттракционом в истории. Его показали в СССР и Париже, после чего бобины с фильмом разошлись по миру. Цензоры пропустили «Стачку» даже в США, где к большевикам относились как к угрозе. Не в последнюю очередь из-за того, что формальных признаков пропаганды в фильме нет. Зато есть запредельный по тому времени уровень насилия, делающий «Стачку»остросюжетным социальным боевиком. 

Иностранные постеры “Стачки” обращались не к большевизму как к таковому, а к хтоническому ужасу, который ждет зрителя во время показ

Прокатчики «Стачки» не заметили, что под видом кино Эйзенштейн пронес на Запад методичку по организации массовых протестов. Здесь было все: мотивация, инструкции по агитации и подробное описание действий властей. В конце, будто объясняя необходимость революции, Эйзенштейн отправляет под пули сотни людей. Для пущего эффекта он перемежает сцены карательной операции с убийством коров на бойне — трудно представить более прямолинейную и жестокую параллель. Зрителям, как и ожидалось, смотреть на массовые расстрелы понравилось. Они, сами того не ведая, прониклись жалостью к простым рабочим и поняли причины свершившегося в 1917-м году события. Чего и добивалась партия.

Отрывок из стачки

Эйзенштейн будет возвращаться к теме насилия и смерти неоднократно — почти в каждом его фильме найдется жутковатый референс к тщете сущего. Это и культовая сцена расстрела на Потемкинской лестнице, и белые кости на русских полях в «Александре Невском». Даже червивое мясо с борта «Потемкина» призвано дать зрителю пару секунд так подсознательно любимого чувства страха и омерзения перед останками.

Animated GIF

Секс-социализм

Две вечные темы — война и любовь, занимали человечество издревле; действительно хорошей истории без славной драки или амурного приключения просто не выходит. К войне Эйзенштейн приходил с завидным постоянством и изображал ее самые интересные стороны. С любовью у него, как может показаться, не задалось.

После успеха «Октября» для Эйзенштейна уже не осталось белых пятен в драматургии войны — нужно было идти дальше, в сокровенное. Его удалось найти в зачитанном до дыр Зигмунде Фрейде. Сегодня каждый знает про маниакальную фалличность фрейдовского метода, но в двадцатых учение австрийского психоаналитика воспринимали как экзотическую научную порнографию. В любви, а в первую очередь — в сексе, Эйзенштейн хотел найти подпитку для своих «аттракционов». В его записках остались многочисленные похабные карикатуры — те самые, которые он повез с собой в заграничную командировку. Долгое время их старательно укрывали от зрителя; видимо, не хотели добавлять скабрезности образу советского гения.

Эйзенштейн лихо сажает одного из злодеев “Александра Невского” на церковный кол

Секс — одна из немногих вещей, которая объединяет капиталистов и большевиков, а значит, ее неплохо было бы применить в агитации. В сороковые Эйзенштейн гарантировано отправился бы за такую мысль в опалу, но в довоенном Союзе ему дали попробовать снять задуманное. Единственным вышедшим фильмом Эйзенштейна из «сексуального» периода стала лента «Старое и новое». В нем советская власть предстала в виде молочного сепаратора — чуда техники, прибывшего в деревню. Машина доставляет крестьянам недвусмысленное удовольствие — такой экстаз редко увидишь даже в порно.

«Старое и новое» показывали лично Сталину, и вождь народов, видимо, от ленты сильно перенервничал. Сначала ее отправили на доработку, а потом, когда Эйзенштейн окончательно разругался с номенклатурой, бросили на полку. Сексуальной революции под красным знаменем так и не случилось.

Поиски идеальной кинематографической сесуальности, однако, продолжались. Эйзенштейн оставил большое количество работ, посвященных фрейдизму. Решение фаллической проблемы режиссер искал даже в японской философии — все мы знаем, что в Стране восходящего солнца с раскрепощенностью все в полном порядке. 

Но нашел решение всех своих проблем он в Мексике. У горячих латиноамериканцев (и латиноамериканок) особые отношения с любимыми Эйзенштейном материями. Местные смерть и любовь привели режиссера в восторг. В попытке передать идеальное сочетание он задумал фильм «Да здравствует Мексика!», где планировал изображать все лучшее: битвы, скелеты, шикарные женщины и древние цивилизации. 

В Мексике Эйзенштейн мог снять главный фильм в своей карьере, в равной степени затронувший бы и смерть, и любовь.

Возможно, этот фильм стал бы поворотным и для Эйзенштейна, и для всей кинематографии, но завершить его гению не удалось. От эпического полотна остались обрывки, рисунки и либретто в режиссерском дневнике. Сталин отозвал режиссера в Москву — искать пути к Интернационалу стало нерентабельно. На родине ждали дела поважнее.

В тридцатых годах Эйзенштейну будет уже не до экспериментов. Сталинская система подтянет гайки, вычистит из культуры самых непослушных художников и оставит место только идейно выверенным элементам. В 1938-м режиссер впервые за много лет сможет выпустить новый фильм. «Александр Невский» выйдет большим историческим полотном, русским ответом «Песне о Нибелунгах», создающим нового национального героя. Его снимет уже другой Эйзенштейн — более спокойный, выдержанный и политически-стабильный. Никаких больше кровавых бань, личинок и эротических посылов.

Но до этого момента мир успел узнать другого Эйзенштейна. Перед Второй мировой войной этот режиссер делал почти невозможное — он, большевик из дремучего леса, общался с Уолтом Диснеем и на равных вступал в полемику с Чарли Чаплином. Его фильмы до сих пор смотрят и разбирают на цитаты, теоретические работы штудируют во всех киношколах. В 1968 году французские режиссеры, откликаясь на волну протестов, будут заново проговаривать идеи Эйзенштейна. Тот же Годар в «Китаянке» даст понять: коммунизм может быть каким угодно, но при этом он должен быть жестоким и сексуальным.

Фильм «Золотая лихорадка» Чаплина — лучшее, что я посмотрел за весь 2017 год