«Метрополис» — легенда мирового кинематографа, один из самых дорогих немых фильмов в истории и едва ли не любимейшее кино Гитлера. Фильм неотделим от личности режиссера, Фрица Ланга, и хотя это фантастика, по нему вполне можно изучать историю — настолько хорошо он передает дух времени.
Ревущие 1920-е в Германии и Австрии наслоились на горечь поражения в Первой мировой и закончились коллапсом Великой депрессии. Все это стало отличной почвой для возвышения нацистов и последующего триумфа тоталитаризма. Сейчас, спустя годы и зная о последствиях, можно понять, насколько Метрополис предугадал последующие события. В его основе лежит смесь из библейских мотивов и размышлений о классовой борьбе, разбавленные эстетикой тоталитаризма. Хотите знать, из чего выросла половина современной фантастики, популярные антиутопии, киберпанк и «Матрица» — обратитесь к «Метрополису».
Фриц Ланг и его странности
Фриц Ланг, режиссер Метрополиса, родился в 1890 году в Вене, тогда еще Австро-Венгрии. По окончании школы, повинуясь воле отца, который был видным архитектором, Фриц поступил в Высшую техническую школу на факультет архитектуры, чтобы по его окончании получить почетное звание инженера. Но, как это часто бывает, интересы молодого Фрица не совпадали с желаниями родителей, и после первого семестра чаяния отца были закопаны глубоко в землю.
Первопричиной добровольного отчисления была вовсе не лень, а желание работать в иной сфере. Поэтому уже в 1908 году, то есть на следующий учебный год, Ланг поступил в венскую Академию изобразительных искусств, позволив тем самым страсти, сопровождавшей все его детство и юность, обрести более осязаемые формы.
Вполне вероятно, что он отдал бы всю свою жизнь живописи, если бы на пороге цивилизованного мира не показалась старуха с косой, которую впоследствии нарекли Первой мировой войной. С началом кровопролития будущий режиссер покинул Париж, в котором проходило его обучение на тот момент, и в январе 1915 года он записался добровольцем в ряды австро-венгерской армии.
За годы активной службы он успел повоевать на территории России, Румынии и Италии, в комплекте с парой наград получив несколько ранений разной степени тяжести. Одно из них практически полностью ослепило его на один глаз, сделав монокль неотъемлемой частью его образа. Более того, на закате лет он начать носить черную повязку, чертовски обогатившую его стиль.
К счастью, словно в качестве компенсации за едва не отнятое зрение, война уберегла Ланга от активных военных действий и подарила ему немного свободного времени. В госпитале он сумел написать несколько экранизированных впоследствии сценариев, которые, по сути, и открыли для него двери в мир кинематографа. Это было очень кстати: вернувшись домой после ужасающей резни, он желал лишь одного — снимать фильмы. Вся его последующая жизнь, завершившаяся в 1976 году под сенью Голливудских холмов, была связана исключительно с кино, а оставленный им след в четыре десятка картин трудно переоценить.
«Бытует мнение, что зрители тупы, будто бы у них мозги 13-летней девчонки. Я же никогда не верил в это. Я стараюсь поместить в каждый фильм что-то, что люди смогут обсудить дома, что-то, что не является развлечением в чистом виде».
— Фриц Ланг
Помимо бойни Первой мировой, бесконечной череды съемок и вынужденного бегства из нацистской Германии в Соединенные Штаты (у матери Фрица были еврейские корни) в жизни Ланга значится еще один один чрезвычайно мрачный эпизод. В 1920 году его первая жена Лиза Розенталь скоропостижно скончалась от огнестрельного ранения в грудь. Причем пуля была выпущена из трофейного оружия ее дорогого супруга. Предположительно, она покончила жизнь самоубийством из-за связи Ланга с Теа фон Харбоу, ставшей впоследствии его второй женой и написавшей сценарий для Метрополиса.
Учитывая тот факт, что об отношениях Ланга и Харбоу знали все их друзья и знакомые, а сама Розенталь со слов Фрица даже застала их за «жестким петтингом», такая версия кажется вполне убедительной. С другой стороны, расторгнуть брак в Германии тех лет было не так то просто. Лишь в 1946 году в законодательстве появились послабления, позволявшие одному из супругов по собственной инициативе подать на развод. Правда, для этого они должны были проживать раздельно в течение трех и более лет. А в 1920-ом все было еще сложнее, так что у Ланга, если бы он пожелал уйти от здравствующей Розенталь и жениться впоследствии на Харбоу, могли возникнуть серьезные проблемы. К тому же, не все современники верили в его невиновность, и, что вполне вероятно, у них были на то веские основания.
Несмотря на эту неоднозначную историю, из которой Лангу удалось выбраться сухим, по видеохроникам и многочисленным интервью он производит впечатление сурового, но крайне интеллигентного и при этом весьма неординарного человека. Чего только стоит тот факт, что в послевоенные годы он ненадолго поселился в психиатрической лечебнице и периодически выезжал с берлинской полицией на места преступлений, дабы, как выражался он сам, постичь человеческую суть. Учитывая мрачную атмосферу и не самый приятный подтекст, так или иначе проступающий во всех его картинах, он добился желаемого.
«Я не политик, который знает, как пресечь зло, но я могу указать на существование этого зла».
— Фриц Ланг
Ревущие 1920-е и горечь поражения
Двадцатые годы прошлого столетия выдались для Германии, на благо которой тогда трудился Ланг, далеко не самыми радужными. После Первой мировой Веймарская республика, пришедшая на смену Второму Рейху, была откровенно и намеренно раздавлена условиями Версальского договора.
Союзники, в число которых входили США, Великобритания, Франция, Италия и прочие страны, подобно стервятникам вырвали из лона Германии десятую часть ее территорий (и это не считая всех конфискованных колоний), связали по рукам и ногам ее военно-промышленный комплекс и обязали выплатить баснословные репарации. И несмотря на то, что в короткие сроки сумма выплат была существенно снижена, США и Великобритания не упустили своего, посадив с помощью займов и без того измученную страну в долговую яму.
Именно эти драконовы меры легли в основу вспыхнувшей двадцать лет спустя Второй мировой. Дело в том, что страны-победительницы не просто связали по рукам и ногам Германию, они прямым текстом возложили на нее всю ответственность за развязывание войны, хотя все прекрасно сознавали несправедливость данного решения. Политическая недальновидность вылилась в то, что с каждым годом реваншистские настроения среди простого населения лишь крепли, а Гитлер, умело игравший на них, сумел разжечь пожар, с последствиями которого мы боремся до сих пор.
Но в двадцатые главной напастью Веймарской республики были не нацисты, а экономический кризис и, как следствие, гиперинфляция. Люди, и без того измученные тяготами войны, окончательно обнищали, а крепнущая безработица усугубляла эту плачевную ситуацию. Только к середине двадцатых положение начало меняться в лучшую сторону, правда, длилось это недолго — вплоть до Великой депрессии, начавшейся в 1929 году.
«В 1923 [я] заведовал рекламой на фабрике резиновых изделий. То было время инфляции. В месяц я зарабатывал двести миллиардов марок. Деньги выдавали два раза в день и каждый раз делали получасовой перерыв, чтобы сбегать в магазин и успеть купить хоть что-нибудь до очередного объявления курса доллара, так как после этого деньги снова на половину обесценивались».
— Эрих Мария Ремарк, «Три товарища»
Парадоксальным образом двадцатые были удобным для творчества временем, особенно для кино. Пройдя через ужасы войны, художники всех мастей получили массу поводов для самовыражения, а доступные наравне с выпивкой билеты в кино при хорошем раскладе позволяли на этом самовыражении еще и заработать. Так что «Метрополис» вышел пусть и в непростое, но, вне всяких сомнений, интересное для искусства время. Хотя это не помешало ему стать одним из самых громких коммерческих провалов в истории кино.
«Метрополис» и его эстетика
Метрополис — огромной высоты город, подпирающий своими крышами небо — встречает зрителя, без лишних слов и уловок раскрывая свое нелицеприятное нутро. На его нижних уровнях, закопанный в землю, живет простой люд — рабочие, вынужденные трудиться с утра до ночи. Они влачат жалкое существование в однотипных многоэтажных коробках, которые отличаются от исполинских гробов лишь бесчисленными отверстиями.
На поверхности же, согреваемые солнцем вместо сотен тысяч тусклых ламп, нежится городская элита и аристократия. В их распоряжении сосредоточены все блага города: многочисленные театры, живописные сады, огромные библиотеки, снующие по многокилометровым автострадам автомобили и ни на секунду не умолкающие кафе и рестораны. Но, что самое главное, им доступен чистый воздух и надежда на счастливое будущее. И, как это обычно бывает, немногочисленной властвующей прослойке нет абсолютно никакого дела до страдающего большинства.
Вскоре становится очевидным, что рабочие едва ли не полностью утратили человеческий облик. В нынешних условиях они больше походят на роботов, душа которых давно угасла, а сердце лишь по инерции качает кровь. За годы беспрерывного труда они превратились в топливо, бесконечным потоком льющееся в глотку кровожадного города. И хотя история классового неравенства и несправедливости жизни стара как мир, она никогда не утратит своей злободневности, поэтому наблюдать за вызванными ею перипетиями интересно и на этот раз.
Но стоит начать получать от всего этого удовольствие, как на сцену выходит нелицеприятная правда: упомянутая тема оказывается живописным фоном, содрогающимся под легкими порывами ветра за спинами артистов. Вдобавок к этому вскоре выясняется, что написанный Харбоу сценарий откровенная дрянь, в которой судьбы в миллионный раз вершатся под непрестанным взором любви.
Все настолько неказисто, что центральная половина картины походит на неуклюжий танец сентиментального пьянчужки, и если бы не завораживающая игра актеров, прибывшая прямиком из какого-то великолепного театра, ее смело можно было бы заменить парой коротких ремарок, отдаленно передающих суть упущенных событий. Особенно уместным это решение кажется на фоне прекрасного начала и увлекательнейшего финала, растянувшегося на несколько десятков минут. И ведь расцвели они исключительно благодаря таланту Ланга.
Ему удалось выжать из каждой сцены все сокрытые в них соки — актеры, даже многочисленные статисты, играют как в последний раз, камера вырывает наиболее удачные ракурсы, а накал страстей в некоторых сценах вынуждает грызть ногти. Но лучше всего Ланг оголяет человеческое уродство, его глупость и конформизм. По-настоящему правдоподобность происходящего открылась гораздо позже выхода фильма, когда нацистская Германия словно бы решила воплотить тоталитарную эстетику «Метрополиса» в жизни. Именно в это время задавленное временем величие Ланга распрямляется во весь рост.
Нужно ли смотреть это сейчас
В эстетически выдающейся, но в целом довольно незамысловатой картине, вскользь затрагиваются классические темы: неравенство, человеческая жестокость, а также хрупкость воздвигнутого нашими предками мира. Проблема в том, что по вине слабой сценарной основы заложенный в них потенциал не раскрыт и наполовину. Да и ключевая идея, уверяющая, что «посредником между головой и руками должно быть сердце», выглядит, по меньшей мере, неуклюже. Если современному миру что-то и нужно, так это общая цель, а не очередной переводчик, способный передать смысл слов, но никак не помочь уверовать в их силу.
Перед нами не столько история успеха, сколько показательный пример загубленного потенциала, сумевшего избежать провала исключительно благодаря режиссерскому таланту Ланга. С другой стороны, при всех своих неоднозначных достоинствах сегодня это ценнейшая крупица истории, которую не стоит упускать из виду ни одному любителю кино.
