В литературе Лев Толстой подавляет и доминирует — и нет, мы не о мучениях старшеклассников над четырехтомником «Войны и мира» (хотя мучения, конечно, серьезные). Коллеги Толстого восхищаются им уже больше века. «Вы читаете его, потому что просто не можете остановиться… его творчество отличает могучая, хищная сила, оригинальность и общечеловеческий смысл», — говорил о нем Владимир Набоков, сам признанная звезда двух литератур XX века: русско- и англоязычной.
При жизни Толстой был еще более знаменит — не только как литератор, но и в качестве философа и учителя, мощного морального авторитета. Император Александр III почтительно называл его не иначе как «мой Толстой», а когда уже при Николае II Святейший синод отлучил 73-летнего Льва Николаевича от православной церкви, в Москве, Петербурге, Киеве прошли шествия протеста, а в Ясную Поляну, поместье Толстых, слали букеты цветов и письма со словами поддержки.
Люди любили его целостность, его нравственность: в последние десятилетия жизни он неустанно призывал к миру, обличал лицемерие российского государства и официальной религии. При этом наследие Толстого, особенно дневники, доказывает: «глыба», как назвал Толстого Владимир Ленин, всю жизнь страдал от неустроенности и несовершенства, а главный пацифист России неустанно воевал всю жизнь – без оружия, одним лишь пером, зато яростно и решительно. Во врагах у Льва Николаевича недостатка не было. Кто же они?
Враг Льва Толстого №1:
Лев Толстой
Главным и самым ненавистным врагом писателя всегда был он сам. 63 года Лев Толстой вел дневник, скрупулезно занося туда каждое проявление слабости, душевного ничтожества, недостойного поведения — и яростно сам себя за них ругал.
Будучи молодым графом, Толстой находит у себя все известные человечеству грехи: начиная от чревоугодия («Много слишком ел за обедом. Обжорство») и заканчивая гордыней («Я так честолюбив и так мало чувство это было удовлетворено, что часто, боюсь, я могу выбрать между славой и добродетелью первую»). Не обходится без лени: «Скверно, скверно и скверно весь день провел… все оттого, что вчера лег в 3 часа».
Особенно беспощадно ненавидит себя молодой Толстой за постоянное желание секса — разврат не укладывается в его представления об идеалах, но поделать с этим он ничего не может. Толстой постоянно пишет об этом: «Недоволен одним только: не могу преодолеть сладострастия, тем более, что эта страсть слилась у меня с привычкой», «Мне необходимо иметь женщину. Сладострастие не дает мне ни минуты покоя».
Если читать дневники Толстого, может сложиться впечатление, что граф был едва ли не сексуальным маньяком, а также редким лентяем, обжорой и так далее. Но это, конечно, не так. Его образ жизни не отличался от стандартного поведения молодых дворян XIX века: просто в отличие от многих сверстников Толстой предъявлял к себе высокие требования и искренне огорчался, что не может соответствовать собственным моральным стандартам. Куда больше знатных юнцов кутили и развратничали без малейшего сожаления и рефлексии в дневниках, но и великих писателей из них не вышло.
Впрочем, если вы думаете, что Толстой хоть немного успокоился в старости и стал думать о себе лучше, то ошибаетесь. Запись от 1910 г., незадолго до смерти: «Ничего не записал. Все так же, еще больше, чем вчера, стыдно и грустно… Неужели так и кончу жизнь в этом постыдном состоянии?».
Всю жизнь Толстой стремился к недостижимому совершенству и боролся с собой. И пока мир восхищался писателем, мудрецом и гуманистом, он видел в себе предельно жалкое и глупое создание. Возможно, в этом и есть одна из заповедей величия.
Враг Льва Толстого №2
Семья
Семейная жизнь Льва Толстого противоречива. С одной стороны, после женитьбы на Софье Берс в 1861 г. писатель остепенился. 48 лет они прожили в браке, семь детей стали началом огромного клана потомков Льва Николаевича, рассеявшегося по всему миру. Первые десятилетия после женитьбы Лев и Софья жили в полной гармонии, заботились о доме и поместьях, растили детей — обычная жизнь состоятельных, благопристойных дворян. Именно тогда Толстой написал «Войну и мир» и «Анну Каренину».
С другой стороны, уже в первые дни супружеской жизни Толстой подложил под нее бомбу замедленного действия. Решив, что необходимо быть честным до конца, он показал жене свои дневники, где описывал многочисленные любовные увлечения. Софья Андреевна пришла в ужас, особенно обнаружив в дневнике Толстого одну из яснополянских крестьянок, в которую ее муж ранее «был влюблен, как никогда в жизни». «Мне кажется, я когда-нибудь себя хвачу от ревности. Влюблен, как никогда. И просто баба, толстая, белая — ужасно», — писала жена писателя в собственном дневнике. Прочтя его, понимаешь: быть женой Толстого было почти невыносимо.
Дело не только в прошлом графа. Начиная с конца 1870-х – начала 1880-х гг. Толстой все больше проникался мыслями о том, что любая собственность — зло, от которого нужно избавляться, строит проекты избавления от всех богатств. У Софьи Андреевны, которой приходится заботиться о детях и хозяйстве, такие взгляды не нашли понимания: замечательно думать о нестяжательстве, переложив все дела на жену! Супруги сохраняли верность друг другу и жена по-прежнему помогала Толстому, но пропасть между ними растет.
Как поясняет Павел Басинский, писатель и биограф Льва Толстого, в конце 1880-х конфликт особенно обострился с появлением в жизни писателя верного ученика Владимира Черткова. Богатый дворянин, он пропагандировал учение Толстого, помогал переводить и публиковать за границей духовные произведения писателя («Исповедь», «Моя вера» и т.д.). Чертков постепенно стал правой рукой Толстого, кем-то вроде менеджера, к тому же очень близким человеком.
«С определенного момента Чертков вступает в очень жесткий конфликт с Софьей Андреевной. Она не желает отдавать своего мужа, считает, что Лев Николаевич еще и отец большого семейства и что он должен служить также семье. А Чертков убежден в том, что Толстой не может принадлежать семье, это достояние человечества», — поясняет Павел Басинский. Под знаком противостояния друга и жены прошли последние годы жизни писателя, и чем дальше, тем больше росло напряжение.
Незадолго до смерти граф понял, что не может больше выносить жизни в семье — это хоть и полный любви, но контроль, мысль о котором внушала ему отвращение. Свое бегство из Ясной Поляны в ноябре 1910 г. он описал так: «И днем и ночью все мои движенья, слова должны быть известны ей и быть под ее контролем… Не знаю отчего, это вызвало во мне неудержимое отвращение, возмущение… принимаю окончательное решение уехать». После 48 лет жизни он бежал из дома тайно, в спешке, без четкого плана действий, куда глаза глядят.
Долго казавшаяся идиллической, семейная жизнь Толстого обернулась ожесточенной борьбой писателя против собственных близких. Выбирая между ними и непреодолимым стремлением к свободе, Толстой выбрал последнее и закончил жизнь вдали от дома. Спустя всего 10 дней после отчаянного бегства писатель, заболевший воспалением легких, скончался на железнодорожной станции Астапово. Софью Андреевну к умирающему Толстому не пустили.
Враг Льва Толстого №3
Власть и государство
Учитывая, как Толстой ненавидел контроль даже со стороны близких, легко представить его отношение к государству. Писатель критиковал не то что Российскую империю, а концепцию власти в целом. Это сейчас образ Толстого неотделим от России, а в последние десятилетия его жизни императорская власть считала его опасным вольнодумцем и анархистом. И у нее имелись на это все основания.
«Ученые юристы, обманывая себя и других, утверждают, что правительство не есть… собрание одних людей, насилующих других, а что правительства, как это выходит в науке, суть представители совокупности граждан… Но история показывает, что от Кесаря и до Наполеона и Бисмарка правительство есть сила, нарушающая справедливость, как оно и не может быть иначе», — выдержка из «Царства Божьего внутри вас», работы Толстого 1894 г., исчерпывающе описывает политические убеждения автора.
Всякая власть, по нему, — насилие выбившихся к вершинам (как правило, подчеркивает он, самыми низкими методами) людей над другими, то есть безусловное зло. Здесь нет большой разницы между российским самодержавием, британской конституционной монархией или американской демократией: любая власть, используя инструменты насилия вроде солдат и палачей, ограничивает свободу своих подданных, прикрываясь заботой об их благе. Большинство жителей планеты Земля готовы смириться с таким положением вещей, но только не Толстой. Для него свобода — это высшая ценность, а все, что ограничивает свободу, есть насилие над человеком.
Критикуя идею власти в целом, он не забывал и о родном правительстве. В 1895 г., Толстой в статье «Бессмысленные мечтания» сравнил Николая II со «слабым мальчишкой, барчуком» и обрушился на саму идею монархии: «Ни один разумный человек не сядет в экипаж, если не знает, что кучер умеет править, и в поезд железной дороги, если машинист не умеет ездить, а только сын кучера или машиниста, который когда-то, по мнению некоторых, умел ездить».
Кроме того, Толстой критиковал зарвавшееся чиновничество, призывал даровать крестьянам равные права со всеми остальными гражданами и ликвидировать право частной собственности на землю, защищал сектантов, чья вера отличалась от официального российского православия.
Жестко настроенные по отношению к всякому инакомыслию российские власти не могли одобрить такого поведения. Труды Толстого запрещались, его активным сторонникам грозила ссылка или тюрьма (так, Владимир Чертков был выслан в Англию), но самого графа, главную звезду русской литературы, власти не трогали. Если не считать его отлучения от церкви, но об этом ниже.
Радикальный пацифизм Толстого также не прибавлял ему очков в глазах правительства. Во время русско-японской войны, отвечая на вопрос американской газеты, кого он поддерживает, Толстой говорил: «Я ни за Россию, ни за Японию, а за рабочий народ обеих стран, обманутый правительствами и вынужденный воевать против своего благополучия, совести и религии».
В статье «Патриотизм и правительство» писатель критиковал саму идею патриотизма, которая, по его мнению, неминуемо ведет к мыслям о превосходстве одной нации над другой, а значит — к войнам и убийству. Почему же эта старая идея до сих пор жива и только укрепляется? Толстой уверен: потому что патриотизм выгоден правительствам, манипулирующим своими народами.
При этом Толстой никогда не был революционером. Путь насилия он отрицал в любой форме, за что его критиковали уже сторонники свержения власти. Так, Ленин, восхищаясь талантами Толстого в статье «Лев Толстой как зеркало русской революции», там же подчеркивал его внутренние противоречия, а проповедь «непротивления злу насилием» ругал «юродивой».
Для консерваторов и охранителей писатель был опасным вольнодумцем, для радикалов-социалистов — благодушным утопистом, отказывающимся брать в руки оружие. Но Толстого никогда не пугала перспектива остаться в одиночестве: сознание собственной правоты для него было важнее.
Враг Льва Толстого №4
Церковь
Толстой прекрасно осознавал, что его критикуют со всех сторон, и иронизировал над этим. «Либералы и эстеты считают меня сумасшедшим или слабоумным вроде Гоголя; другие — революционеры и радикалы — считают меня мистиком, болтуном; правительственные люди считают меня зловредным революционером; православные считают меня дьяволом», — констатировал граф в письме 1884 г. и в шутку предлагал называть его мусульманином.
Он знал, о чем говорил: не все, но многие православные действительно считали Толстого кем-то вроде искусителя-Сатаны. Официальная религия — а в Российской империи православие было неотделимо от государства — так далеко, конечно, не заходила, но свой удар все же нанесла. В 1901 г. было опубликовано Определение Святейшего синода о графе Льве Толстом, где говорилось: «граф Толстой, в прельщении гордого ума своего, дерзко восстал на Господа… посему Церковь не считает его своим членом и не может считать, доколе он не раскается и не восстановит своего общения с нею». Это означало отлучение, Толстой больше не считается христианином, и его душа, по убеждениям православных, обречена на адские муки.
Некоторые христиане заходили дальше, например, ненавидевший Толстого Иоанн Кронштадтский, один из самых популярных священников того времени, впоследствии причисленный к лику святых. Уже после отлучения Толстого от церкви отец Иоанн молился о смерти еретика. В 1908 г. он писал в дневнике: «Господи, убери с Земли этот труп зловонный, гордостью своей посмрадивший Землю, не дай ему дожить до праздника Рождества Пресвятой Богородицы». Сам Толстой при этом об отце Иоанне никогда публично не высказывался, а в записях иронически называл «добрым старичком».
Откуда такая ненависть, и зачем понадобилось отлучать от церкви истово верившего в Бога писателя? Дело в том, что постепенно вера Толстого отдалилась от стандартного православия, царившего в России, и превратилась, по мнению апологетов официальной церкви, в опасную ересь. Проповедовавший Бога в душе, Толстой исключил из христианства чудо и попытался построить религию разума.
Так, в его версии евангелий, Иисус Христос — не сын Божий (только в духовном смысле, то есть как любой человек), а просто просветленная душа, учившая людей добру и распятая за это на кресте. Чуда воскресения в его евангелии, конечно, тоже нет. По Толстому, человек должен отринуть всякую чепуху вроде веры в чудеса и соблюдения пышных церковных обрядов, и просто жить по Богу, достойно и честно. Конечно, Святейший Синод был не в восторге.
Последней каплей для официальной церкви стал запрещенный роман «Воскресение», где Толстой жестко раскритиковал лицемерие всего общества, включая церковь. По инициативе митрополита Санкт-Петербургского Антония и других видных церковных иерархов, официальное православие объявило, что Толстой не имеет с ним ничего общего.
Сам писатель согласился со своим отлучением и уточнил, что все справедливо: с российским православием он не имеет ничего общего и иметь не желает. В своем ответе он написал: «То, что я отрекся от церкви, называющей себя православной, это совершенно справедливо» и еще раз пояснил свою позицию: он верит в Бога как в дух и любовь, но не верит в Троицу, чудеса, церковные обряды и таинства. Неудивительно, что Иоанн Кронштадтский, отвечая на толстовский ответ, крайне разъярился: «О, как ты сам ужасен, Лев Толстой, порождение ехидны!».
Писатель не пошел на компромиссы, даже находясь на смертном одре, хотя, по сути, мог примириться с церковью в любую минуту. От него не требовали покаяния, его не проклинали официально, достаточно было лишь сказать: «принимаю церковь и примиряюсь с ней» в присутствии свидетелей, и считалось бы, что блудный сын вернулся в лоно православия. Но Толстой не сделал так, до последнего сохранив свою принципиальность. На его скромной могиле в Ясной Поляне нет креста.