Поэзия всегда казалась мне чем-то противоестественным, нарочитым. Примерно как театр кабуки — кто-то любит такое, и рад за них. Но проводить выходные за просмотром японского театра я не буду, извините.
Недавно мне на глаза попался сборник стихов Ли Бо, китайского поэта эпохи Тан. Попался не в первый раз, но до этого я игнорировал его, как и всю поэзию: «Мужик про всякие там лепесточки и пчелок не читает», — ну, вы понимаете. Но этот мерзавец сумел пробить ко мне полынью сквозь лед недоверия и показать: «Смотри как охеренно бывает!».
На горной вершине
Ночую в покинутом храме.
— И все. Ты в двух строчках все понял, всю историю и весь момент. И вот ты уже сам пытаешься уснуть в заброшенном храме, но мешают слишком яркие звезды.
Ли Бо жил в восьмом веке и был, что называется, профессиональным безработным. Он родился далеко на Западе, в местах, которые сейчас находятся в Киргизии, хотя сам был китайцем (скорее всего, с тибетской примесью). В пятилетнем возрасте его родители двинули обратно в Китай, но поселились не особенно далеко от старых мест — на западных границах империи Тан, в местах, которые некогда назывались «царство Шу».
Иначе говоря, до 25 лет Ли Бо жил на стыке китайской цивилизации и варварства. Он оценил конфуцианскую ученость и поэзию, но при этом научился легко впадать в экстатические состояния, характерные для шаманизма и даосизма. В свободное от учебы время пацан упражнялся с мечом — он с детства мечтал стать бродячим поэтом, а бродячему поэту нужно уметь убивать разбойников и злодеев.
Ночью спим,
На седла склонясь.
Но не зря наш меч
Висит у бедра:
Будет мертв Лоуланьский князь.
Потом он на пару лет ушел в монастырь даосов. Но слово «монастырь» может вызвать у вас неверные ассоциации. Дело в том, что у даосов очень своеобразные представления о духовном уединении. Они могут медитировать сутки напролет, подкрепляясь вином и определенного вида грибами, а потом слагать стихи об «алхимическом превращении», которого удалось достичь благодаря ночи любви с толстожопой пастушкой.
Мне говорили, что вино
Святые пили без конца,
Что чарка крепкого вина
Была отрадой мудреца.
— И не совсем понятно, в шутку это написано или нет.
Из горной обители даосских святых Ли Бо вышел изрядным выпивохой, ценителем женской красоты и поэтом — в общем, просветленным человеком.
В 25 лет Ли Бо сам сделал парусную лодку, спустил ее на воды Янцзы и пустился на Восток, к самому морю. Этот путь должен был занять недели, но занял всю его жизнь. Он влюбится в эту реку, он проплывет этот путь снова и снова. Плывя по ней, он найдет свою жену и, когда та умрет во время родов, отправится дальше. Он исследует весь путь досконально, изучая Янцзы: сначала как нетерпеливый юнец свою любовницу, потом словно зрелый муж супругу, потом, кажется, снова как влюбленный юноша.
Быстрее реки этой
Люди еще не нашли:
По ней не плывут,
А летят, как стрела, корабли.
— К десятой луне
Проплывет он три тысячи ли
— И скоро ль вернется
К просторам родимой земли?
— Может показаться, что стих однозначно посвящен Янцзы, но называется он «Девушка из Сычуани». Так что эти слова можно воспринимать как угодно: и как величественную картину реки, и как намек на сексуальную ненасытность сычуаньских красавиц.
Нимфа, воспетая Ли Бо
Ли Бо, пытавшийся разгадать тайну своего учения, дао, найдет его именно благодаря реке. Дело в том, что даосизм кажется цельной и очень последовательной философией, на деле же, учение очень синкретично: в нем есть элементы китайского язычества и южного, варварского шаманизма, а также тибетские заимствования и любовь к алхимии, явно взращенная в средневековых мегаполисах.
Откуда в одной лаконичной философии столько сторонних идеи? Ли Бо откроет этот секрет: всем этим заимствованиям она обязана реке, Янцзы: и тибетцы, и китайцы, и тропические «варвары» из царств У и Юэ — все они живут вдоль этой реки и благодаря ее скорости способны на быстрое культурное взаимодействие. Символично, в среднем течении Янцзы Ли Бо встретил даосского святого, который назвал юношу «фениксом» и отказался пояснять свое предсказание.
Я выдолбил ладью и в У да в Чу поплыл,
Поставив мачту в сотню с лишком чи,
Рвет ветер парус из последних сил,
Я сотни ли до ночи проскочил.Еще бурлит прощальное вино,
А я уже иных селений гость,
Лишь вспоминать отныне мне дано,
Лазурь воды рождает в сердце грусть.
Отныне и до конца жизни Ли Бо стал тем, что в Китае эпохи Тан называли «юсюэ» — эдакий странствующий интеллигент. Этим словом обозначили бродячих чиновников в поиске доходного места (для нас звучит дикостью, но тогда было нормой), скитающихся рыцарей, мечтающих прославиться, а также поэтов, которые находятся в поиске впечатлений.
Ли Бо был и тем и другим и третьим, да еще и с примесью шамана. Он, как мы помним, хорошо владел мечом и наверняка пускал его в дело, писал стихи и, будучи человеком образованным, пытался затесаться в чиновники. Последнее у него удавалось плохо: его нрав благородного варвара все портил. Кроме этого, Ли Бо разбирался в алхимии и постоянно был в поиске новых снадобий, трав и и минералов. Некоторые из эссенций вводили его в транс и помогали в поэзии.
Славное ланьлинское на травах —
Блеск янтарный в яшмовых оправах…
— При этом сам Ли Бо славился тем, что делал первоклассное вино и экспериментальные настойки (сам на себе же их и испытывая).
У Ли Бо было три великих мечты, и, как минимум, полторы из них он воплотил. Он мечтал стать великим поэтом, о котором будут помнить через тысячу лет (у него это получилось). Он хотел стать советником императора, чтобы направлять его в согласии с даосскими канонами — и у него почти вышло.
Ли Бо был приглашен ко двору в качестве придворного поэта, однако император не стал слушать про политику, требуя лишь стихов о красоте своих наложниц. В итоге поэт взбунтовался, отказался выходить из своей комнаты и вскоре просто ушел из дворца.
Летним днем в горах:
Так жарко мне
— Лень веером взмахнуть.
Но дотяну до ночи
Как-нибудь.
Давно я сбросил
Все свои одежды
— Сосновый ветер
Льется мне на грудь.
— И сразу чувствуется ощущение жаркого дня, когда хочется уйти в горы, раздеться догола и ловить любое подобие прохладного ветерка грудью — лишь бы пережить этот душный день в городе.
Со стороны картина кажется идиллической: поэт-варвар из глубинки приходит к императору и читает ему простенькие наивные стихи — ох уж эти старые времена! На самом деле, Ли Бо произвел революцию. В его эпоху поэзия давно потеряла свою простоту и была полной противоположностью его стихам.
Тяжеловесные, чрезвычайно усложненные, искусные и полные отсылок, поэмы были достоянием академиков, которые соревновались в нарочитом интеллектуализме. Ли Бо вернул поэзии простоту, о которой все уже забыли. Что, можно вот так запросто взять и написать о собственных чувствах и показать их читателю? Невероятно!
Пустынничества скрыты смыслы,
Красу Линъян живописал.
Свод неба над ручьем немыслим,
В воде дрожит луны овал.
И именно этим он завоевывает наше внимание. Читая стихи Ли Бо ты не просто представляешь ситуацию. Он берет тебя в приключение, трип. Увидев какую-нибудь примечательную сосну, поэт впадал в состояние шаманического транса и своими стихами он умудряется завлечь нас туда, в то место и время, когда он заметил эту потрясающую картину.
Цветы лиловой дымкой обвивают
Ствол дерева, достигшего небес
— И ты, действительно, видишь эту внезапную, стремительную картину: дерево, плющ, стоишь в лесу и любуешься этим переплетением растений.
Третья мечта Ли Бо — стать бессмертным с помощью своих настоек и алхимических трансформаций. Людская молва, разумеется, говорит о том, что эта мечта воплотилась в реальности, и Ли Бо до сих пор живет в Сычуани, провинции, славящейся своими винами и ненасытными красавицами.
Почитать Ли Бо и о Ли Бо лучше всего у российского китаеведа и переводчика Сергея Торопцева.