Вечером 29 августа 1973 года в Национальный торговый банк Новой Англии вошли двое мужчин в темных очках, с чемоданчиками и пышными усами. За пазухой оба держали револьверы «Смит энд Вессон». Один из них был одет в розовую рубашку, а пиджак держал перекинутым через руку. Второй был в коричневом костюме, галстуке и соломенной шляпе. Он зашел в кабинет к менеджеру, вежливо поздоровался и сказал, что хотел бы оформить кредит на сумму 2500 долларов. Менеджер погрузилась в расчеты. Она не узнала Марка Фрешетта – актера, который всего за пару лет до этого мелькал в вечерних шоу, снимался для Vogue и красовался на обложке Rolling Stone.
«Нас трое, и мы собираемся вас ограбить»
Спутником 25-летнего Фрешетта был выпускник престижной Джульярдской школы и талантливый пианист, 30-летний Терри Бернхард. Их 22-летнего сообщника, который зашел в банк отдельно, звали Крис Тейн, но все называли его Геркулесом или Герком. Он был блондином с коренастой фигурой и под два метра ростом. Потом друзья вспоминали, что он всегда хорошо ладил с детьми и сам был как большой ребенок. Никто не знал, где он раздобыл револьвер. Толкнув дверь банка, Герк подошел к одному из окошек и сказал, что желает внести чек на свой счет. Одну руку он держал в бумажном пакете. Ему выдали форму для данных. Медленно выводя ручкой каракули, Герк напряженно смотрел за тем, как Фрешетт разговаривает с менеджером.
Фрешетт тем временем передал сотруднице записку. В ней говорилось: «Нас трое, и мы собираемся вас ограбить, не подавайте виду». Затем он шепотом скомандовал девушке подозвать охранника. Та сделала, как сказали. Фрешетт аккуратно показал охраннику свое оружие, приказал вынуть пистолет и толкнуть его через стол. Охранник подчинился. Фрешетт засунул его пистолет за пояс и попросил открыть кассы. Тут в кабинет зашел Терри, который шатался в основном зале. Фрешетт заверил менеджера и охранника, что они не хотят неприятностей и рассчитывают обойтись без насилия.
Охранник провел Фрешетта и Бернхарда через несколько служебных помещений и комнату отдыха сотрудников. Потом они, наконец, вышли к зарешеченным кассам. Фрешетт наставил револьвер на охранника и менеджера. Бернхард выстроил трясущихся кассиров у стены, надел черные перчатки, подозвал одну девушку обратно и приказал складывать в чемодан все пятерки, десятки и двадцатки. Они двигались от кассы к кассе, Бернхард торопил сотрудницу. Через несколько минут кассы опустели.
Тогда Бернхард сказал, что теперь им нужно попасть в хранилище. Ему никто не ответил. Он спросил снова. Кто-то запинающимся голосом ответил, что комбинацию от сейфа знает только старший кассир, а он взял выходной. Повисла неприятная тишина.
Тем временем в основном зале Крис Тейн по прозвищу Геркулес пытался держать под контролем толпу посетителей. На момент начала ограбления в зале было 15-20 человек. Официантка клала деньги на счет. Кто-то обналичивал чеки. В очереди за официанткой стояла пара врачей в белых халатах из больницы через дорогу. Тем, кто оказался настолько неудачлив, что решил зайти в банк именно в этот момент, Герк объяснял, что они попали в самый разгар ограбления и торопливо добавлял, что если они не станут геройствовать, то никто не пострадает. Среди прочих на прицеле оказались мать с четырехлетней дочерью. Тем временем Бернхард отвел сотрудников в комнату отдыха и оставил с ними Фрешетта, а сам вернулся к кассам, чтобы забрать купюры по 50 и 100 баксов и как-то реабилитироваться за неудачу с хранилищем. Они прикинули, что времени еще достаточно. Герк тем временем объяснял: «Мы хотим, чтобы вы нажали на тревожную кнопку не раньше чем через пять минут, после того как мы уйдем».
На самом деле на тревожную кнопку уже давно нажали. Это сделал один из кассиров, когда обратил внимание на странную мизансцену в офисе менеджера. Сигнал о попытке ограбления поступил в полицейскую диспетчерскую. Через несколько секунд на него среагировали патрульные Дэн Фицджеральд и Мо Флаэрти, находившиеся неподалеку от банка. Оба копа были женаты, у обоих были дети. Несмотря на то, что Дэн был матерым 49-летним ветераном с 25-летним стажем, ни один из них ни разу не стрелял из табельного оружия на службе. Они вытащили пистолеты и подошли к входу в банк ровно в тот момент, когда Бернхард вернулся в основной зал с крупными купюрами. Фицджеральд зашел первым с оружием наготове. Поначалу он не понял, что происходит: посетители сгрудились в центре зала, сбоку от двери стоял охранник. Затем коп заметил, что одну руку охранник зачем-то засунул в коричневый бумажный пакет. В следующее мгновение он вытащил оттуда пистолет. Охранником оказался Геркулес Тейн, предусмотрительно нацепивший форменную куртку. Он рявкнул Фицджеральду, чтобы тот бросил пушку в центр зала. Патрульный потянулся за пистолетом, а палец Герка сложился на спусковом крючке. Фицджеральд повалился на пол задом назад. Прозвучали два выстрела. Герк рухнул. Флаэрти, замерший в дверях, проделал две дыры у молодого гиганта в груди. Коп помог напарнику подняться. Вся сцена заняла несколько секунд. По кафелю вокруг Герка быстро растекалось красное.
Флаэрти поднял пушку Герка и тут заметил двух слипшихся в углу мужиков в фальшивых усах с пухлыми чемоданами и револьверами в руках. Патрульный рявкнул грабителям, чтобы те подняли руки вверх. Бернхард и Фрешетт сопротивляться не стали. Их повалили на пол и скрутили. С улицы послышались раскаты сирен. Раненого Герка погрузили на носилки и отвезли в ближайшую больницу. Он умер прежде, чем его успели прооперировать: одна из пуль пробила ему легкое. Обоих выживших за попытку вооруженного ограбления приговорили к заключению на срок от шести до 15.
Так закончилась карьера Фрешетта. Конечно, теоретически он еще мог снова заняться актерством – за хорошее поведение его наверняка выпустили бы, когда ему не было бы и 30. В конце концов, он ведь никого не ранил. Да и ограбление было больше похоже на глупую шутку, чем на серьезное преступление: без плана отступления, серьезной маскировки и строгого таймлайна. Вот только из тюрьмы Фрешетт так и не вышел.
«Ему 20 лет, и он – ненавидит!»
Марк Фрешетт никогда не планировал зарабатывать актерством. Он родился в Бостоне в декабре 1947 года и провел там почти всю жизнь. Его мать была американкой ирландского происхождения, а отец – франкоканадцем. О юности Фрешетта мало что известно за исключением того, что он с детства обладал взрывным нравом. Вылетел из школы, много пил, часто дрался, брался за любую работу, попрошайничал и закатывал такие вечеринки, что от халуп, где он кантовался, оставались живописные развалины. В 1966-м 18-летний Марк женился на 17-летней Бетси Шмелинг, через пару месяцев у них родился сын Тристан. Молодая семья продержалась меньше четырех лет.
Фрешетт слыл бабником. Девушки заглядывались на высокого парня с пронзительным взглядом, изящными, как у модели, чертами и копной густых черных волос, даже когда он уходил с работы весь заляпанной мастикой или когда копы в очередной раз гоняли его за то, что торговал газетами на улице без разрешения. Такая популярность была единственным, чем мог похвастаться Фрешетт. И именно внешности – в сочетании со вспыльчивым характером – хватило, чтобы перевернуть всю его жизнь.
Как-то летом 1968 года 20-летний Фрешетт стоял на автобусной остановке в Бостоне и наблюдал за тем, как неподалеку юный моряк громогласно ссорился с подружкой, когда кто-то из ближайшего дома, устав от их ора, метнул в бранящихся возлюбленных горшок с геранью. Горшок пролетел в паре сантиметров от подростков и разбился. Те поспешно отступили в тень. Фрешетт подпрыгнул, уставился наверх и начал выкрикивать такие ругательства, от которых уши наверняка завяли не только у подружки моряка, но и у самого салаги. Фрешетт не привык мириться с несправедливостью, а несправедливость ему часто мерещилась повсюду. В такие моменты у него на лбу вздувались вены, а кулаки сжимались до побеления.
Именно в таком состоянии Фрешетта и увидели проезжавшие мимо сотрудники студии MGM, которые занимались кастингом для новой картины режиссера Микеланджело Антониони. Они решили, что Фрешетт идеально подходит: красивый, достаточно злой, чтобы решиться на перестрелку с полицейскими (как положено по сюжету фильма), без опыта в киноиндустрии – то, что нужно итальянскому эксцентрику-экзистенциалисту. На студии скаут MGM довольно объявил старшей по кастингу Салли Деннисон: «Ему 20 лет, и он – ненавидит!» Так Фрешетт, ни разу не сходив на кастинг, попал в кино.
И не просто в кино, а к самому Антониони. В то время 55-летний итальянец был на пике карьеры. Его последний фильм, «Фотоувеличение», снятый на английском и рассчитанный на англоязычную аудиторию, представлял собой вольную экранизацию рассказа Хулио Кортасара «Слюни дьявола», но, несмотря на привычные для маэстро артхауса нарративную витиеватость и формат экзистенциальной притчи, оказался успешен и у зрителей, и у критиков. «Золотая пальмовая ветвь» в Каннах, две номинации на «Оскар» (обе, за сценарий и режиссуру, у Антониони), 20 миллионов долларов сборов при бюджете меньше двух – иначе как триумфом такое не назовешь. Предвкушая имиджевые и материальные перспективы, студийные боссы предоставили Антониони карт-бланш на еще одну англоязычную картину. В этом решении был риск, учитывая, что итальянец часто избегал традиционных голливудских приемов и сознательно провоцировал зрителей. А еще он был социалистом – всего 15 лет назад он как «левак» попал бы в черный список и не имел бы разрешения на работу в Штатах.
Но в конце 1960-х голливудские студии стагнировали. Разрыв поколений стремительно превращался в пропасть – с каждой демонстрацией против войны во Вьетнаме, с каждым фестивалем, на котором патлатые юнцы оглушительно лабали на гитарах под восторженные стоны кайфующей толпы. Чопорные продюсеры в дорогих костюмах все меньше понимали молодую аудиторию, но все больше мечтали ее зацепить. Антониони, казалось, умел это делать – и ему заказали фильм про американскую контркультуру, предоставив безграничный бюджет, контракт на несколько картин вперед и заверения в минимальном контроле со стороны студии. Источником вдохновения для режиссера послужила прочитанная им в газете заметка о парне, застреленном полицией при попытке вернуть угнанный им же самолет. Антониони еще не знал всех деталей сюжета, но представлял, каким будет этот фильм: откровенные сексуальные сцены, радикальные протесты против властей и много рок-н-ролла.
Оставалось найти исполнителей на главные роли. Поначалу Антониони рассматривал вариант с приглашением Харрисона Форда, но потом решил, что хочет снимать непрофессиональных актеров, чтобы картина получилась более искренней и непритворно бунтарской. На прослушиваниях претендентам предлагали выкрикивать ругательства, рассказывать о том, что их бесит, и о том, сталкивались ли они с насилием. Антониони старался принимать все решения спонтанно: он забраковал несколько версий сценария, из-за чего когда картина наконец вышла, официально у нее было пять сценаристов, включая самого режиссера. Чтобы проникнуться контркультурной атмосферой, итальянец ходил на концерты, протесты, посиделки в гетто и групповые медитации. Он своими глазами видел, как полицейские в шлемах дубинками избивали подростков с цветами в волосах на съезде Демократической партии в Чикаго в августе 1968-го. Ему самому дважды выпустили в лицо слезоточивый газ. Он побывал в калифорнийской Долине Смерти – межгорной впадине в районе пустыни Мохаве. Громадный безжизненный пустырь произвел на Антониони такое впечатление, что он решил снять там некоторые сцены своего фильма. Это же место дало название новой картине – «Забриски-пойнт». Так назывался участок, где в доисторические времена располагались озера, которые затем высохли, оставив лишь сухие бесплодные земли, толщу соли, гравия и вулканического пепла.
На главную женскую роль взяли 19-летнюю Дарью Хэлприн, дочь звезды постмодернистского танца Анны и ландшафтного дизайнера Ричарда. Сама Дарья тогда только поступила в университет Беркли. Как и мать, она профессионально занималась танцами. Антониони встретил ее, когда снимал документалку о сообществе хиппи в Сан-Франциско. Он восхищался ее выразительностью и говорил, что она умеет воплощать в танце все что угодно. Найти партнера Дарье оказалось намного сложнее. Люди Антониони отсеяли сотни хиппарей, пока наконец случайно не наткнулись на того самого. Фрешетт воплощал скорее не идеалистический пацифизм, присущий многим его ровесникам, а воинственную готовность противостоять тому, что его не устраивало. Именно таким Антониони представлял главного героя «Забриски-пойнт».
Попасть в мир голливудского кинематографа вот так, в одночасье, после нескольких лет маргинальной жизни было бы мечтой для любого 20-летнего парня. Фрешетт тоже был взволнован и счастлив. Однако для него съемки у Антониони были не только дорогой к личным славе и благополучию. Марк сразу задумался о том, что его карьера в Лос-Анджелесе может послужить более масштабной цели. Обретя известность, он наконец смог бы рассказать всему миру про Сообщество Форт-Хилл – коммуну, в которой он состоял и которую почти все, кроме ее участников, считали опасной сектой.
Чарли Мэнсон восточного побережья
«Конечно, мне было очень страшно. За день до этого я сказал, что ухожу, а они сказали, что не позволят этого сделать. Сказали, что будут следить за мной 24 часа в сутки. Я впал в паранойю и стал суперосторожным. Если я достаточно подрасту, то, возможно, когда-нибудь смогу вернуться. Мел Лаймен значит для меня больше, чем кто-либо, кроме меня самого. Может, когда-нибудь он будет значить для меня больше, чем я сам».
Так описывал свой уход из Сообщества Форт-Хилл Пол Уильямс, музыкальный журналист и первый редактор рок-журнала Crawdaddy. Он на несколько месяцев забросил карьеру ради секты, но вовремя вырвался и вернулся к нормальному существованию. Однако другим сектантам одна мысль об уходе казалась предательством и святотатством.
Многие участники Сообщества Форт-Хилл, как и Пол, происходили из калифорнийской музыкальной тусовки. Это объяснялось тем, что ее лидер Мел Лаймен тоже был музыкантом. Он родился в калифорнийском городке Юрика в 1938 году. Отец Мела участвовал во Второй мировой, а после возвращения с фронта начал много пить и вскоре ушел из семьи. Сам Мел плохо учился, зато с детства увлекался искусством и особенно музыкой. Он бросил школу, женился, переехал сначала в Сан-Диего, затем – в Сан-Франциско. В браке у него родилось трое детей. В конце 1950-х он окончил вечернюю школу и поступил в колледж, где изучал компьютерное программирование. Тогда Лаймен не был религиозным фанатиком и ничто в нем не выдавало будущего лидера секты. В начале 1960-х он был известен в контркультурном коммьюнити как талантливый музыкант, играющий на банджо и губной гармошке в группе популярного фолк-исполнителя Джима Квескина. Они даже несколько раз выступали на телевидении. Однако до мейнстримной славы Лаймену было далеко.
Зато он постепенно отвоевывал себе все более значимое место в группе. Именно тогда впервые проявились лидерские качества и харизма Лаймена. «Он стал духовным центром группы, – рассказывал бывший участник секты, который попросил журналистов не раскрывать его имя ради безопасности. – Квескин полностью попал под влияние Мела. Из-за этого в группе возникало много конфликтов. Мел становился очень капризным. Иногда он отказывался играть, это было очень странно. Он очень драматизировал все свои эмоции. Выходил на сцену, а потом говорил: “Не, мне что-то не хочется”. И в этом вроде как был какой-то скрытый смысл. А нам оставалось гадать, почему ему не захотелось выступать». Маленький тощий человечек в подтяжках оказался способен контролировать толпу не хуже опытных ораторов. Вскоре вокруг Лаймена образовалось сообщество людей, смотревших ему в рот, что бы он ни говорил.
Лаймен, его группа и его последователи базировались в Бостоне. Квескин впал в такую зависимость от своего музыканта, что в 1965-м подписал очередной альбом так: «Америка Джима Квескина – при участии Мела Лаймена и его Семьи». Пластинку Квескин сопроводил буклетом с пространным рассуждением о том, как взаимодействуют разные знаки зодиака, и рекомендацией прочитать обо всем этом подробнее в новой книге Мела Лаймена «Зеркало в конце пути». «Я пою вам об Америке, и эта Америка – Мел Лаймен, – говорилось в обращении Квескина к фанатам. – Он – новая душа этого мира». «Я сразу же понял, что он отличается от всех людей, которых я когда-либо встречал, – рассказывал потом Квескин. – С ним происходило то, чего не случалось больше ни с кем. Никогда не бывало, чтобы он позвонил кому-то и у этого человека было занято или чтобы он позвонил и этого человека не было дома. Иногда он говорил о ком-то, с кем не общался два года, а потом выходил на улицу и сталкивался с этим человеком. Каждый день происходило что-то удивительное».
Закончилось тем, что Квескин решил вообще прервать карьеру, чтобы посвятить себя служению Лаймену. «Мне надо было начать с самого начала и упорно трудиться, – объяснял музыкант. – У меня не было власти. У меня не было положения. Я был никем – просто одним из парней, которые строили дома. С этого все начиналось. Это было как тренировочный лагерь. Каждый день ты отвергал всю ложь в своей жизни, все иллюзии, которые у тебя были насчет себя. Так продолжалось до тех пор, пока не оставалось ничего, кроме самого настоящего. Кроме самого обнаженного тебя».
Дома, о которых говорил Квескин и строительством которых занимались последователи Лаймена, принадлежали компании United Illuminating Inc. Она выступала для секты правовым прикрытием. Семья владела восемью многоэтажными домами в Бостоне и двумя в Лос-Анджелесе, арендовала здания в Нью-Йорке и пригороде Сан-Франциско. На пике популярности в секте Лаймена состояло около 100 человек. Все они трудились в поте лица, чтобы обеспечить комфорт своего гуру и расплатиться по ипотеке. Их жизнь во многом напоминала жизнь большинства других хиппарских коммун того времени – музыка, ЛСД, обмен партнерами – с той разницей, что все их существование жестко контролировалось лидером. Позже в СМИ рассказывали, что Лаймен организовывал слежку за подопечными, а тех, кто его не устраивал, подвергал изоляции. Но большинство сектантов это не пугало. Один из них сказал корреспонденту Boston Globe, что они «строят новый мир». «Мир и любовь – это настолько ограниченно, что просто смешно, – критиковал любимый лозунг хиппи Джим Квескин. – Так мы отсекаем 75 процентов того, что составляет человеческую натуру. На улице я иногда разговариваю с ребятами-за-мир-и-любовь, и они кажутся мне мертвыми внутри. Они спят наяву. Все, что они делают, – это выкрикивают слова».
Сформулированная Лайменом концепция, на которой основывалось мировоззрение секты, сильно напоминала переосмысленную историю происхождения Супермена. В книге «Автобиография спасителя мира», опубликованной в 1966-м при поддержке американского поэта и режиссера литовского происхождения Йонаса Мекаса, Мел писал, что прибыл с другой планеты, чтобы повысить «уровень вибраций» на Земле и тем самым спасти ее от неминуемой катастрофы. Повествование довольно быстро скатывалось в мешанину из рассуждений о цивилизации, расе и гендере. Лаймен утверждал, что на Земле не существует языка, способного адекватным образом транслировать его мысли. Он писал: «Я стал истиной, я стал душой, я внутри вас. Я есть Бог. Я уничтожал людей раньше и продолжу это делать, чтобы избавиться от дерьма в них и спасти их». Члены Семьи Лаймена относились к сказанному им как к неоспоримой истине, даже если со стороны его тезисы казались полной бессмыслицей.
На практике учение Лаймена сводилось к тому, что несколько десятков человек должны были прислуживать ему. Как делали многие другие лидеры сект, он начал не только формировать мировоззрение своих последователей, но и полностью контролировать их личную жизнь. Со временем гуру прекратил поощрять сексуальные контакты между членами своей Семьи, даже если они были партнерами. Однажды он приказал беременной последовательнице сделать аборт. Женщины должны были выполнять домашние обязанности и во всем подчиняться мужчинам. Все деньги, которые зарабатывали члены Семьи, они передавали Лаймену. Средства шли на приобретение недвижимости, автомобилей, строительных принадлежностей и оборудования для записи аудио и видео, якобы необходимого лидеру секты, чтобы нести свое учение в массы. Лаймен продвигал мысль о том, что по-настоящему «пробудиться» можно, лишь испытывая сильные эмоции вроде гнева или острую боль. Страх и осторожность, по Лаймену, наоборот, загоняли людей в спячку. Однако главным условием на предложенном им пути к пробуждению оставалось беспрекословное следование строгому распорядку. В Esquire репортаж о Семье сопроводили портретом Лаймена и ироничной подписью: «БОГ ВЕРНУЛСЯ – он сам сказал нам о этом». Однако сам Лаймен считал так всерьез.
К концу 1960-х секта набрала обороты. Полузаброшенные дома в бостонском районе Роксбери превратились в жилкомплекс, где проживали только последователи Лаймена. Еще Семья начала выпускать свою газету. Она называлась «Аватар» и содержанием напоминала многие контркультурные СМИ того времени: антивоенные и антиправительственные заметки, эзотерика, сай-фай, колонки о сексе, йоге и марихуане. Но было в «Аватаре» и кое-что, что отличало его от других похожих изданий: статьи на тему религии в русле мистицизма, продвигавшие учение Лаймена. В одном из таких материалов говорилось: «Иисус не был смиренным агнцем. Он был ЧЕЛОВЕКОМ, который ТРАХАЛСЯ и ПЕРДЕЛ… И он НЕНАВИДЕЛ. Я знаю, ПОЧЕМУ он ненавидел. Я ненавижу фальшивое добро, которое творится от его имени. Он был СВЯЩЕННЫМ УЖАСОМ». В первом же выпуске Лаймен «со всей смиренностью» назвал себя «величайшим человеком в мире» и пообещал «показать, как обстоят дела НА САМОМ ДЕЛЕ». Учитывая содержание «Аватара» и попытки Белого дома остановить левый поворот в стране, нет ничего удивительного в том, что в полиция нравов университетского города Кембриджа в штате Массачусетс неподалеку от Бостона, где базировалась редакция секты, объявила войну Лаймену и его Семье.
Копы каждый день задерживали участников редакции за распространение непристойностей. Тиражи изымали. Членов секты, которые на работали над «Аватаром», тоже хватали на улице и загоняли в каталажку – найти повод было нетрудно. Если полицейские надеялись всеми этими мерами загнать Лаймена под шконку, то им это не удалось. И даже наоборот: лидер Семьи в речах и статьях начал регулярно поносить власть и ее прислужников. На стыке 1960-х и 1970-х быть его последователем уже означало быть врагом истеблишмента во всех его проявлениях.
«Если вы не отстанете от нас, я размажу ваши изголодавшиеся по сексу лица по всему Бостону, – громыхал Лаймен. – Я нарисую, как вы трахаете друг друга в задницы и отсасываете друг другу. Вы у меня будете делать вещи настолько ужасные, что вы пожалеете, что вообще когда-то УСЛЫШАЛИ об «Аватаре». И я не просто развешу эти рисунки в публичных местах или разложу по почтовым ящикам поздно ночью. Я арендую гребаный самолет и разбросаю их по всему гребаному штату. Это просто вежливое предупреждение. Вы играетесь с динамитом. Не пытайтесь меня уделать».
Угрозы Лаймена казались детскими и безобидными – ну правда, чего страшного можно ожидать от человека, который грозится отомстить полицейским, раскидав рисунки с ними в непристойных позах по всему Массачусетсу? Однако разворачивавшаяся примерно в то же время на другом побережье США история с другой Семьей – сектой под руководством Чарльза Мэнсона, совершившей серию жестоких убийств в Калифорнии, – заставляла власти действовать с повышенной осторожностью. К любому сборищу из нескольких человек относились как к потенциальному культу, планирующему ритуальную расправу. Что уж говорить о тусовке из нескольких десятков человек под руководством харизматика, владевшего домами в разных штатах.
Точно неизвестно, что так привлекло Фрешетта в Лаймене. Скорее всего, как это обычно бывает с участниками сект, Марк попал под обаяние гуру – причем даже до того, как встретил его лично. Еще когда он занимался попрошайничеством и подрабатывал плотником, парень начал почитывать «Аватар». Фрешетт и сам был бунтарем, поэтому изощренная критика власти в подпольном СМИ привела его в восторг. К тому же об «Аватаре» тогда много писали в других газетах – сторонники Лаймена позиционировали себя как жертвы нападок на свободу слова. Завороженный Фрешетт решил встретиться с Лайменом и узнать больше о его учении. Гуру поначалу не проявил к закоренелому неудачнику никакого интереса. Лишь после того, как до него донесли весть о том, что Фрешетт будет сниматься у самого Антониони, Лаймен снизошел до очередного почитателя. Фрешетт рассказывал, что когда наконец встретился с кумиром, то «ощутил звон в ушах». «Вся чертова комната гудела», – вспоминал будущий актер. Лаймен в то время мечтал о медийной огласке. Если бы член его Семьи снялся в «Забриски-пойнт», то СМИ еще больше заинтересовались бы его коммуной. Лаймен получил бы обширную платформу для изложения своих расплывчатых теорий и привлечения новых последователей. Во время аудиенции гуру сказал Фрешетту, что кино очень важно для их движения, и что он должен воспользоваться этим шансом, чтобы обзавестись контактами в Голливуде.
Фрешетт согласился с доводами наставника и летом 1968 года вылетел в Лос-Анджелес, полный решимости преуспеть. Однако судьба «Забриски-пойнт» сложилась совсем не так, как рассчитывали боссы MGM и Мел Лаймен.
Катастрофа голливудского масштаба
Съемки картины о девушке-хиппи, которая знакомится с кипящим от злобы на общество и власть парнем радикальных левых взглядов, складывались мучительно. Организовать площадку под палящим солнцем в Долине Смерти стоило огромных денег и усилий. Часть съемочной группы составляли британцы, часть – итальянцы, не говорившие по-английски. Чтобы уложиться в бюджет и сроки, платились взятки и нарушались профсоюзные правила. Участники разделились на фракции, которые враждовали между собой и строили друг другу мелкие козни. Это касалось и Марка с Дарьей, недовольных сценарием. Они закатывали Антониони скандалы и требовали переписать места, которые их не устраивали. Тот спрашивал, что они знают о создании фильмов. Один журналист, побывав на съемках, написал: «После года подготовки и шести месяцев на площадке, кажется, только Антониони понимает, что происходит».
Отношения режиссера с Марком Фрешеттом усугублялись одержимостью последнего Мелом Лайменом. Как-то начинающий актер подкинул Антониони в трейлер несколько номеров «Аватара». Итальянца коммуна Лаймена совсем не прельщала, и он выкинул макулатуру. Тогда Фрешетт притащил «Аватар» на площадку и положил газету так, чтобы она мелькала в кадре. Заметив ее, Антониони прервал дубль и отчитал парня. В другой раз Марк попросил режиссера добавить в саундтрек песни Лаймена. Он включил Антониони пару треков, но по лицу итальянца понял, что этого не случится.
Фрешетт дважды бросал все и возвращался в Бостон. Из-за этого съемки приходилось экстренно останавливать. В MGM били тревогу – они вложили в фильм слишком много денег, чтобы их обрекал на провал актер-любитель. Возвращаться на съемки Марка уговаривал Лаймен – он ночами напролет увещевал воспитанника и говорил ему о великой роли, которую ему предстоит сыграть в популяризации Семьи. Вскоре работа на секту полностью захватила Фрешетта. Он в обход студийных запретов расписывал прелести секты журналистам. Параллельно Фрешетт закрутил роман со своей коллегой Дарьей Хэлприн. Его жена Бетси в то время была беременна их вторым ребенком. Но Бетси была далеко и за время съемок лишь пару раз прилетала в Лос-Анджелес. Марку и Дарье часто казалось, что они вдвоем противостоят всему миру: Антониони с его стремлением все контролировать, MGM, которой не было до них никакого дела, и жадной до сплетен прессе. Постепенно Фрешетт увлек Хэлприн идеями Лаймена.
Содержание фильма только добавляло ему скандальности. В ноябре 1968-го до американских властей дошли жалобы рейнджеров национального парка Долины Смерти о том, что Антониони задумал снять в пустыне гигантскую оргию: по задумке режиссера, кульминацией фильма должен был стать панорамный кадр тысяч хиппи, занимающихся сексом на потрескавшейся от солнца земле. Официально никто не запрещал подобную феерию, но MGM все-таки заставили итальянца сбавить обороты и сделать сцену чуть менее масштабной. Ее главными действующими лицами стали Марк и Дарья (персонажей звали так же, как и актеров), а также 20 приверженцев свободной любви, сыгранных членами экспериментальной нью-йоркской труппы. Еще Антониони и его люди отобрали несколько сотен человек для массовки. Проблемы начались уже на этапе репетиций: кто-то тайком добавил в напитки ЛСД. Несколько человек впали в состояние паники. Сама съемка превратилась в пытку – брожение по горе вымотало людей еще до первого дубля. В конце концов сцену все же сняли, пусть и без большинства актеров массовки. Те пожалели, что вообще пришли на пробы.
Вашингтонских консерваторов трясло от ярости, когда они читали, какие слухи окружают контркультурный опус Антониони. Объединения патриотов строчили протесты и требовали запретить фильм. Участников продакшена обвиняли в том, что они заняты созданием антиамериканской агитки. Свои обвинения реакционеры подкрепляли, например, тем, что в одной сцене фильма появлялась Кэтлин Кливер – участница леворадикального движения за права темнокожих «Черные пантеры». Ее муж Элдридж Кливер в то время находился в розыске по подозрению в покушении на убийство копа во время митинга. Некоторые члены съемочной группы считали, что их прослушивают спецслужбы. Учитывая, что в то время ЦРУ вело досье на многих знаменитостей, от Мухаммеда Али до Эрнеста Хемингуэя, это предположение не кажется таким уж нелепым. В окрестностях Долины Смерти регулярно крутились агенты ФБР – они отлавливали всех, кто имел отношение к фильму, и пытались найти хоть что-то предосудительное.
Одна опрошенная ФБР и прокуратурой свидетельница заявила, что на съемках сцены оргии Антониони хотел, чтобы она занялась настоящим оральным сексом. Сам режиссер с гневом отверг все инсинуации, но к тому времени студия уже пыталась как могла минимизировать репутационный ущерб. Боссы MGM открестились от «Забриски-пойнт» и сказали, что ничего не знают о происходящем в пустыне.
Несмотря на все трудности и скандалы вокруг съемок, премьера фильма все же состоялась в феврале 1970-го. Антониони к тому времени уже покинул Штаты – возможно, предчувствуя реакцию на свою картину. «Забриски-пойнт», на который в MGM когда-то возлагали такие надежды, обернулся катастрофой: фильм провалился в прокате (900 тысяч долларов сборов при семи миллионах бюджета) и получил разнос от критиков. К разгромным отзывам присоединялись даже актеры. Фрешетт сказал в одном из интервью, что съемки ему не понравились, и что «любовная сцена была полной катастрофой». Дарья согласилась и добавила, что фильм ее «опозорил». Когда ведущий вечернего шоу Дик Кэвитт признался, что пока не видел «Забриски-пойнт», Фрешетт посоветовал ему сэкономить деньги. «Я был в отчаянии, – сказал он про работу с Антониони. – Я думал, что смогу научиться у него чему-то, учитывая его репутацию и знания, но он ничему не учил. Это сводило меня с ума». Большую часть пресс-тура Марк посвятил не продвижению фильма, а восхвалению Мела Лаймена.
Дарья прониклась идеями любовника настолько, что решила присоединиться к Семье. Вскоре после окончания съемок, Фрешетт подал на развод. Они вместе с Дарьей перебрались в Бостон и поселились в коммуне Лаймена. Гуру к тому времени был одержим национальной раскруткой и мечтал попасть на телевидение. Но была проблема: трудно добиться мейнстримной популярности, когда твой авторитет во многом основывается на запугивании и насилии. В 1969-м съемочная группа CBS подготовила репортаж о коммуне, но материал не понравился ни руководству канала, ни сектантам. Боссам CBS история о секте показалась слишком радикальной на фоне преступлений Семьи Мэнсона. А Лаймен и его подопечные, наоборот, посчитали репортаж слишком поверхностным. Дошло до того, что один из верзил Мела выхватил пистолет и начал тыкать им в лицо заместителю президента CBS. Репортаж так и не вышел, а сектанты зажали оборудование для съемки на несколько тысяч долларов.
СМИ уделяли внимание Семье Лаймена, но это было не то внимание, о котором тот мечтал. Его все чаще сравнивали с Мэнсоном. Сходств и правда хватало: оба были щуплыми, но обаятельными музыкантами, которые охотно экспериментировали ЛСД и добивались абсолютной преданности, сочетая паранойю с элементами хиппарской культуры. Последователи относились к обоим как к божествам.
По колонкам Лаймена в «Аватаре» было очевидно, что он не отвергает насилие, а порой и приветствует его: «Если вы не научитесь мирно, вам придется учиться через силу. Отправляйтесь на войну, начните драку, сделайте так, чтобы вас кто-нибудь избил, врежьтесь куда-нибудь на машине, сломайте ногу». Этих наставлений хватало, чтобы бостонские полицейские воспринимали Лаймена как постоянную угрозу. Для такого отношения были и другие поводы. Например, когда один из членов Семьи не смог починить машину Мела, личный головорез гуру Ричи Герен подозвал его к себе и сказал: «Мы тебя убьем». Той же ночью Герен разбил окно дома у бездарного механика, запрыгнул к нему на кровать и начал с воплями лупить того пистолетом. В какой-то момент он разразился рыданиями, сел на кровати и принялся бормотать в пустоту: «Что я, блин, делаю?» В конце концов Герена оттащили от его несостоявшейся жертвы.
Со временем истории о жестокости сектантов стали обыденностью: то разобьют окно машины недружественному журналисту, то влепят пощечину чересчер скептичному редактору. Как-то по лицу схлопотал агент, который якобы недостаточно активно впаривал издательствам мемуары Лаймена. А репортер Rolling Stone Дэвид Фелтон разузнал, что сектанты устроили налет на радиостанцию KPFK в Лос-Анджелесе, которая, по их мнению, недостаточно часто и громко включала песни Мела. Преступники разгромили стеллажи с винилами и оборудованием, а сотрудников запугали и забросали оскорблениями. Кстати, в том нападении участвовал и Фрешетт – караулил у входа с ломом, чтобы никто не сбежал раньше времени. К началу 1970-х Лаймен окончательно промыл мозги Марку и Дарье. Они оба называли переезд в Форт-Хилл подлинным началом своей жизни. Поначалу Дарья пыталась демонстрировать независимость – например, критиковала строгий бытовой распорядок секты, гласивший, что женщина должна прислуживать мужчине. Но со временем Лаймен полностью подчинил себе ее волю. Как-то Дарья сказала, что сделает что угодно, чтобы выполнить свое предназначение. Когда интервьюер поинтересовался, в чем заключается ее предназначение, актриса ответила: «В том, чтобы служить Мелу».
Тварь дрожащая или?
«Весь мир против вас, – уверял Лаймен последователей. – Сердце Господа – это бескрайняя тьма, познать которую суждено лишь отважным людям. Мы должны сплотиться и бороться с подкрадывающимся упадком». Ядром идеологии Лаймена стала смена социального порядка – например, Дарья в эфире вечерних шоу по его указке рассуждала о том, что Голливуд необходимо «разрушить до основания», иначе он не сможет двигаться дальше. Однако вскоре ей стало страшно от того, как вели себя жители Форт-Хилла. Когда пресс-тур «Забриски-пойнт» закончился, Дарья бросила машину в Бостоне, без предупреждения улетела в Лос-Анджелес и поступила на актерские курсы. Сектанты – и особенно Марк – еще какое-то время преследовали ее и звонили с угрозами. Дарья сказала родителям, что боится за свою жизнь. Чтобы запутать преследователей, она постоянно переезжала к разным друзьям. В конце концов ей все-таки удалось разорвать все связи с Семьей и вернуться к нормальной жизни. В 1972-м она вышла замуж за другого легендарного голливудского бунтаря Денниса Хоппера. А ее бывший любовник Фрешетт, наоборот, все глубже увязал в делах секты.
Его актерская карьера застопорилась. Он снялся в двух итальянских картинах, но предложений из Голливуда больше не поступало. Фрешетт мечтал стать звездой – не ради себя, а ради своего наставника Лаймена, чтобы помочь тому нарастить влияние. Но нынешний Голливуд казался ему слишком выхолощенным, пустым, коммерческим, чтобы оценить грандиозность их замыслов: «Они снимают фильмы, даже когда знают, что получится шлак. Они надругаются над тем способом передачи информации, который требует правды». Марк решил, что нужно нанести мощный удар по системе. В качестве мишени он выбрал банк – подходящий символ всего того, что, по его мнению, было не так с современным обществом.
Сам Фрешетт потом объяснял: «Было невозможно остановить то, что должно было случиться. Мы втроем достигли точки, когда единственное, чего нам хотелось, это захватить банк. Это стало бы прямой атакой на все, из-за чего задыхается эта страна».
Фрешетт даже придумал, на что потратить деньги. У него уже давно созрела идея – снять экранизацию «Преступления и наказания» Достоевского, но не в прилизанном голливудском антураже, а максимально близкой по духу к первоисточнику: мрачной, пронизанной тревогой и безнадегой. В произведении русского классика Фрешетт видел искренность, которой так не хватало обществу потребления. Бюджет картины, по его прикидкам, составил бы несколько миллионов долларов. Именно эти деньги Фрешетт с двумя сообщниками и решил раздобыть 29 августа 1973 года. Вместо этого сам он вместе с Терри Бернхардом оказался на скамье подсудимых, а Крис Тейн – в гробу.
Их выходка обернулась для Семьи нежелательным вниманием и подтвердила подозрения, что люди Лаймена опасны. Сектанты пытались отбиться – обвиняли в заговоре полицию и ФБР, утверждали, что ограбление якобы было инсценировано задним числом, чтобы дискредитировать Семью, и что оружие Фрешетта и его напарников даже не было заряжено. Но эта версия казалась слишком надуманной даже противникам властей.
В тюрьме Фрешетт не терял присутствия духа. С журналистами он общался добродушно, а о провальном налете на банк говорил так, будто даже гордится тем, как все сложилось: «Это было хорошее ограбление. Пусть оно и не стало успешным, зато оно было настоящим». Он снова и снова говорил о том, что реальные преступники работают в правительстве и банках, и что «люди у власти никогда эту власть не уступят». Фрешетт казался запутавшимся и безобидным. Он по-прежнему защищал секту, но вместо того, чтобы пиарить Лаймена, больше рассуждал о вырождении контркультурного движения и о том, что у его поколения так и не вышло изменить мир.
Для секты выходка Фрешетта и его сообщников стала началом конца. Многие из тех, кто раньше симпатизировал Лаймену, отдалились от движения. Надежд на то, чтобы поднять национальный протест и поднять войну против истеблишмента, не осталось. Вскоре перестал выходить «Аватар». Численность коммуны стремительно сокращалась. СМИ перестали о ней писать. Лаймен больше не казался полубогом.
Дела в тюрьме у Фрешетта шли неплохо. Наказание он отбывал в Норфолке, штат Массачусетс. Где-то через год после попадания в тюрьму бывший голливудский актер выступил режиссером. Под его руководством труппа заключенных под сыграла пьесу по мотивам Уотергейтского скандала. Постановка стала протестом против помилования экс-президента Ричарда Никсона его преемником Джеральдом Фоксом за любые преступления, которые тот мог совершить на своем посту. Фрешетт руководил репетициями два месяца по девять часов в день. Премьера прошла триумфально – ее посетили примерно 60 гражданских, включая нескольких членов правительства. Толпа, довольная критикой Никсона, наградила артистов и режиссера овациями. Сообщник Фрешетта Терри Бернхард, сыгравший президента, сказал: «Я напал на банк и получил от шести до 15. Никсон напал на страну, и его помиловали».
Тот успех стал для Фрешетта последним. Утром 27 сентября 1975-го другой заключенный нашел в спортзале его труп, пригвожденный к тренажеру штангой весом почти 70 килограммов. Вскрытие показало, что Марк умер от удушья. Смерть наступила мгновенно – вероятно, когда штанга выскользнула у него из рук и упала ему на шею. Высказывались и теории заговора об убийстве, хотя свидетели говорили, что Фрешетт хорошо ладил и с заключенными, и с надзирателями. А друзья рассказывали, что в последнее время Марком овладело уныние. Он почти не ел и сильно похудел. Возможно, именно депрессивный эпизод подтолкнул его к тому, чтобы заниматься без подстраховки.
Марк Фрешетт не был музыкантом, поэтому не считается членом «Клуба 27». Но было что-то символичное в том, что и этот контркультурный антигерой поколения хиппи умер в 27 – как Брайан Джонс, Дженис Джоплин и Джим Моррисон.
Секта Лаймена к тому времени, по сути, прекратила существование. На протяжении первой половины 1970-х взгляды ее лидера становились все более безумными: например, какое-то время он утверждал, что 5 января 1974-го наступит конец света и что членам Семьи нужно подготовиться к транспортировке на Венеру в НЛО. Когда этого не случилось, Лаймен обвинил последователей в том, что они оказались не готовы к вознесению. Он говорил, что у людей из внешнего мира нет душ, и что находиться рядом с ними опасно. Если кто-то допускал провинность, его запирали в кладовке на целый день и не кормили или избивали на глазах у всех, а потом игнорировали еще несколько дней.
К счастью, крах Семьи наступил прежде, чем Лаймен успел причинить кому-то еще больший вред. Гуру все реже общался с учениками и превратился в отшельника, а в какой-то момент в конце 1970-х просто пропал. Без него секта переквалифицировалась в респектабельную строительную фирму. В последующие годы ее услугами пользовались толпы знаменитостей – от Мадонны до Стивена Спилберга. А в середине 1980-х экс-сектанты вдруг объявили, что Лаймен умер в 1978-м – вероятно, от передоза. Свидетельства о смерти не было, расследования не проводилось, а бывшие соратники не раскрыли никаких деталей. Что произошло на самом деле, и где тело Лаймена, неизвестно до сих пор.
Марк Фрешетт не застал того момента, когда отношение к «Забриски-пойнт» изменилось – фильм стал считаться среди синефилов культовым контркультурным артефактом, а не эстетской пустышкой. Последующие поколения выше оценили и мировоззренческие конфликты, и медитативные брожения по пустыне под саундтрек Pink Floyd и Джерри Гарсии. К самому Фрешетту тоже стали относиться как к символу эпохи: он был сложным и искренним, метался между крайностями и попадал под чужое влияние. Он был готов на все ради идеи, а потом разочаровался из-за того, как все сложилось. Как и многие из его поколения, он мечтал смело и умер молодым.