Конкурс хорроров продолжается ( кстати, вы можете прочитать опубликованные нами образцы по тегу «конкурс рассказов»)!
На этот раз мы выбрали ядреный спейс-хоррор, который по своей концептуальности может тягаться с рассказами Филипа Дика, а по атмосферности описания космического корабля с «Гиперионом» Симмонса. Заложенная в его основу идея чудовищна, но тем и зацепила. Да и стиль отличный.
«ДВИЖОК»
Отстояв вахту в машинном отделении, я заваливаюсь подремать, но выспаться мне не суждено — вскакиваю от грохота в коридоре. Свет моргает, корабль трясётся, а в двери каюты будто долбится огромная склизкая туша. Она припадочно хлюпает и смердит, как разрытая могила.
Диагноз ясен: опять барахлит движок.
Стандартная инструкция на этот случай — проверить пульс, после чего закрыть глаза и уйти в своё Тихое место, в своё самое счастливое воспоминание. Обычно это работает.
Мой пульс — 115. Закрываю глаза.
Я на пляже, летом, тёплое море омывает ноги. Справа от меня на разноцветном полотенце загорает Сэнди, моя школьная подружка. Мы держимся за руки и смотрим, как с противоположной стороны залива взлетают корабли, оставляя в закатном небе белые росчерки.
Мне пятнадцать лет. Именно тогда я начал мечтать о космосе и других мирах. Теплый ветерок обдувает лицо, а волосы Сэнди пахнут апельсинами. Влажные губы улыбаются:
— Поцелуй меня, дурачок!
Открываю глаза.
Я в своей каюте, пульс 97, дыхание замедляется. В двери больше никто не ломится, вонь тоже исчезла.
Нахожу в себе силы доползти до интеркома и нажимаю кнопку связи:
— Дежурный, какое отклонение?
Мне отвечает прекрасная Эллисон, сейчас её смена:
— Отклонение 0,09, снижается.
— Понял тебя. Отбой связи.
Странные дела — с момента последнего цикла торможения прошло от силы пару часов, откуда этот странный скачок отклонения? Что это — ошибка персонала или просто движок капризничает? Не знаю. Стандартная инструкция — не думать об этом.
Умылся, побрился, надел свежий комбез и решил сходить пожрать — почему нет? Частый пульс всё равно не даст уснуть, а двигатель Покровского активно высасывает глюкозу из человеческих тел. Нужно восполнять.
Снаружи каюты пусто — под потолком шелестит приточная вентиляция, ровный голубой свет заливает самые укромные уголки коридора.
Освещение и дизайн внутренних помещений “Сандерленда” специально спроектированы так, чтобы исключить резкие тени — мы живём и работаем будто в операционной. Это важно, потому что тени дают пищу воображению, и при резких скачках отклонения они сведут тебя с ума.
Но даже когда отклонение в норме, по сторонам всё равно лучше лишний раз не глазеть — можно увидеть всякое.
Прохожу мимо каюты №76 — раньше в ней жил Кобб, электрик. Но три недели назад дежурная бригада облажалась, и теперь каюта пуста. Не всегда получается уйти в своё тихое место, особенно при отклонении 0,25. И останется после тебя лишь пустая каюта с измазанными стенами, да личные вещи в коробке на складе — родственникам вернуть после полёта.
Столовая встречает меня кислыми лицами товарищей по несчастью — не мне одному трудно уснуть. И вот мы всей командой, словно пещерные люди, следуем первобытным привычкам — сбиваемся в кучу там, где горит огонь и готовится пища. По стенам нашей техногенной пещеры пляшут тени, а мир снаружи полон чудовищ, но когда мы вместе — нам ничего не страшно. Мы победим монстров, а наши потомки достигнут далёких звёзд.
Забираю поднос из раздатчика пайков и присаживаюсь напротив Балларда, старшего механика. Баллард грызет банановый батончик и судорожно сглатывает. Воротник его комбеза усеян желтыми крошками.
— Хочешь забавный факт?
Я не хочу, но Баллард всё равно рассказывает, что у моряков на заре мореплавания был забавный ритуал при пересечении экватора. Команда наряжалась в костюмы морских богов, русалок и звездочетов, а салаги-первоходы получали новые имена в ходе испытаний. Ну, типа прозвища. Защитная фигня. Чтобы черти морские на дно не утащили.
А ещё Баллард говорит, что на досуге посчитал координаты по звездным картам и совершенно точно установил, что войд Волопаса — это наш космический экватор. Короче, теперь Балларда зовут Великий Змей, он просит называть себя именно так.
Забавный факт о самом Балларде — его должны были комиссовать ещё после прошлого полёта, но компании подвернулся выгодный контракт на переброску колонистов, а более опытного механика в отделе кадров найти не смогли. В результате заключение психолога отправилось в мусорку, и Баллард получил назначение на “Сандерленд”.
Я стараюсь игнорировать его болтовню и молча жую свой паёк, но поужинать мне тоже не судьба -.желтые крошки на комбинезоне Балларда превращаются в личинок, в моей тарелке тоже что-то шевелится, а во рту разливается привкус тухлятины.
Столовка превращается в каменный склеп.
Мой пульс — 126, но времени искать тихое место у меня нет. Потому что по всему “Сандерленду” орёт сигнал тревоги, из динамиков голосит красавица Эллисон:
— Отклонение 0,19! Код ситуации — 667. Постороннему персоналу — вернуться в каюты.
Я бы тоже хотел вернуться в каюту, но код 667 — это по мою душу. Код означает что дежурная смена машинного отделения недееспособна либо мертва, и всем свободным от вахты механикам нужно срочно прибыть на техническую палубу для аварийного торможения двигателя.
Спустившись по ржавой лестнице, я едва не спотыкаюсь о труп маленькой девочки — из её мертвых глаз растут красные цветы, а живот под летним платьем раздувается и булькает.
Всё это — просто мираж, наводка от движка. На самом деле я на берегу моря. Держу Сэнди за руку. Мы смотрим на ракеты. Мне пятнадцать лет. Летний ветерок, волны, влажные губы:
— Поцелуй меня, дурачок!
Мы с Баллардом на технической палубе “Сандерленда”. Мёртвая девочка ковыляет за нами и просит её поцеловать. Из гнойников на её лице сочится черная пена.
— Ох-хо-хо, как разогнались, — смеется Баллард. — Отклонение 0,3, не меньше.
Под ногами — скользкие камни, а пластины наружной обшивки сменились ржавыми решетками, за которыми пульсирует, плотоядный войд. Злые лица улыбаются мне из темноты. Спятивший бог хохочет среди звёзд.
Пульс — 145.
Стандартная инструкция на этот случай — колоть аварийный медпак. Три кубика тандацина в сонную артерию — боль адская и все вены ниже по течению вспыхивают огнём, но хотя бы ржавые решетки исчезли. И мёртвая девочка больше нас не преследует.
Входим в машинное отделение — три этажа безумной машинерии и двигатель Покровского, встроенный прямо в несущие конструкции “Сандерленда”.
Из дежурных техников находим лишь младшего моториста Клайва — он сжег себе лицо плазменным резаком, опознать парня можно лишь по оплавленной каске с именем. Клайву давно пора умереть, но он продолжает вопить.
Лохмотья остальной бригады валяются возле загрузочной воронки, металлический пол чавкает под ногами, словно мокрый половичок.
Судя по индикаторам на панели управления — плохи наши дела. Отклонение 0,37 и растёт, а корпус корабля трещит по швам, будто его раздирает на части космический левиафан. Под такой сильной наводкой мы долго не продержимся, никакой тандацин не спасёт.
Но Балларда это не тревожит — старший механик улыбается и смотрит куда-то в воронку. От его губ тянется нитка желтой банановой слюны.
Ору:
— Баллард!
Механик не реагирует.
— Баллард! Аварийное торможение!
Не реагирует. Пульс — 156. Отклонение — 0,39.
— Великий Змей, мать твою!
Баллард поднимает голову. Очнулся
Спустя пять минут мы приводим к загрузочной воронке откормленного барашка — животное дуреет от запаха крови и начинает истошно блеять. Рядом корчится в агонии Клайв, но мне сейчас не до него.
Баллард бросает мне костяной нож из резервного комплекта, а сам встает за консоль.
— По моей команде!
Хватаю барана за рога и с усилием запрокидываю ему голову, обнажая мягкую шею.
— Режь!
Баллард открывает загрузочную воронку, и в тот же момент я перерезаю животному шею, сталкиваю его вниз. Слышу стук копыт в трубе, а следом — чавканье и хруст костей.
Подношение принято, движок замедляется, насыщается. На техническую палубу обрушивается тишина.
Где-то на полу под ногами умирает техник Клайв.
После того, как капитан Филлипс выколол себе глаза и раскрошил голову о переборку, Эллисон теперь старший офицер «Сандерленда». Она сидит и слушает наш доклад.
— Мы не должны были залетать так далеко. Забавный факт — двигатель Покровского не рассчитан на долгие перелеты. Компания скрывает это ради прибылей. О чем вообще говорить, если сам Исаак Покровский покончил с собой и уничтожил тестовый прототип! Мы словно гребанные древние греки на гребанной галере. Должны были плавать вблизи знакомых берегов, но направились в открытое море. Боги такое не любят. Мы все должны принять новые имена, чтобы демоны нас не нашли.
— Я вас услышала, Баллард.
— Я хочу, чтобы меня называли Великий Змей.
— А я хочу выслушать того, кто еще не окончательно спятил.
Это она про меня. Пожимаю плечами и произношу только одно слово:
— Пресыщение.
Эллисон облизывает пересохшие губы:
— Уверены?
— Да. Я изучил логи и пересмотрел видеозаписи. Дежурная бригада всё сделала правильно, ошибок не было. Двигатель принял подношение, однако через два часа — резкий скачок отклонения. И он повторится снова. Взгляните на цифры — с момента аварийного замедления прошло полчаса и отклонение не должно превышать 0,001. А сейчас оно 0,04. Двигатель разгоняется, и следующий скачок будет сильнее предыдущего. И наступит он раньше.
— А что, если сократить цикл замедления? Скажем до… раз в полчаса. Попробуем потянуть время.
— Капитан “Арго-2” тоже пытался потянуть время. Его останки до сих пор бьются башкой о мягкую стену где-то в балтиморской психушке.
Эллисон кивает и встает с капитанского кресла:
— В таком случае действуем согласно стандартной инструкции. Код ситуации 665. Я сама проведу жеребьевку, номер капсулы сообщу позже. Вы знаете, что делать.
Третий грузовой трюм огромен — криокапсулы с колонистами стоят здесь бесконечными рядами, пронумерованные и подключенные к системе жизнеобеспечения. Потолок — лабиринт вьющихся кабелей и труб, словно яма со змеями над головой.
У входа меня встречает Лора из команды сопровождения. Её лицо белее халата, в который она одета.
Она говорит:
— Капсулу я разморозила, но объект еще не очнулся. Господи помилуй, господи помилуй. Я на это не подписывалась.
Вообще-то подписывалась, но не хочу с ней спорить. Дамочка на грани помешательства, она суёт мне в руки планшет с данными и начинает выдергивать из спящей колонистки питательные трубки.
Объект — Миранда Креймер. 19 лет. Светленькая, симпатичная.
Годится.
Отклонение — 0,11, но мне нормально. Тандацин ещё действует, так что никаких странностей не замечаю, а вот Лора постоянно оглядывается и вздрагивает.
Отсоединив последний катетер, она вдруг начинает трясти головой, будто вытряхивая из прически невидимых насекомых.
— Я в лесу, я в лесу. Зеленая трава холодит мне ноги. Поют птицы. Господи помилуй. Господи помилуй.
Стандартная инструкция на случай истерики — залепить пощечину. От моего удара Лора взвизгивает, но тут же приходит в себя.
— Спасибо.
После этого работает молча.
Мы с Лорой перекладываем Миранду на транспортировочную тележку и бегом несёмся к магистральному тоннелю. Нужно спешить. Отклонение растет, и с потолка ко мне тянутся змеи. В космосе кто-то мерзко хихикает.
Сейчас бы еще одну инъекцию, но стандартная инструкция не разрешает — сердце остановится.
Миранда просыпается на второй палубе — хорошенькая и сонная, как котёнок. Спрашивает:
— Мы уже прилетели? Всё хорошо?
— Да.
— Ммм, классно. Вы, ребята, настоящие герои.
И вновь засыпает.
Пульс — 141. Магистральный тоннель дышит и пульсирует. Пол теперь мягкий — будто идёшь по дряблому животу.
В академии космофлота нас учили, что разум может преодолеть наводку двигателя Покровского при отклонении не выше 0,2. Синтетический тандацин помогает организму справиться с наводкой до 0,4 .
В диапазоне излучения от 0,5 до 0,9 разум млекопитающих теряет устойчивую связь с реальностью, но при должном везении эффекты психоза обратимы.
При отклонении свыше 0,9 стандартная инструкция рекомендует застрелиться.
Техническая палуба встречает нас коконами и нитями из пузырящейся плоти. Все стены в полипах и опухолях, а инфицированный пол расползается под ногами — каждый шаг оставляет в нём лунку, полную сукровицы. “Сандерленд” превратился в гниющий космический труп.
— Господи помилуй, господи помилуй. Я в лесу. Зеленая трава холодит мне ноги. Птицы поют.
Врёшь ты, Лора. Мы сейчас не в лесу — мы на пляже. Рядом загорает Сэнди.
— Поцелуй меня, дурачок!
Влажные, улыбающиеся рты на гибких стеблях лезут через прорехи в стенах. Они кусают. хватают и рвут. Лицо моей спутницы превращается в сплошную рану — Лора кричит, отбивается и в истерике переворачивает транспортную тележку.
Я на море.
Спящая Миранда падает в кровавое желе под ногами.
Эллисон хохочет в рации.
Пульс — 165.
— Забавный факт — никакая автоматика и никакие роботы не могут обслуживать двигатель Покровского. Движок просто не принимает подношения. Мы можем достигнуть звёзд только через страдания. Это наша судьба!
Волосы пахнут апельсинами.
Голодные зубы рвут Лору на части и уносят по кускам в темноту. Вот тебе и господи, помилуй.
Мясной сок омывает ноги. Мне пятнадцать лет, и именно тогда я начал мечтать о космосе. Волосы Сэнди пахнут мертвечиной, а мокнущая щель на её лице извивается:
— Поцелуй меня, дурачок!
Во время поцелуя что-то длинное, холодное и живое перетекает из её горла — в моё.
Нет!
Я на технической палубе, тащу Миранду за руки к воронке. Обшивка “Сандерленда” растворилась — вокруг корабля простирается багровый космос. В его губчатых складках извиваются щупальца.
Великий Змей гогочет за пультом управления, в его раздутом теле не осталось ничего человеческого:
— Забавный факт — шанс полноценного восстановления психики после снятия наводки двигателя — 1,3%.
— Воронка! По моей команде!
Миранда выдувает изо рта кровавые пузыри — она разбила губы при падении с каталки.
Вот и жертвенный агнец возлежит на древнем каменном алтаре. Но где тот ангел, что должен схватить меня за руку в последний момент?
И где сраный нож?
— Забавный факт — все колонисты подписывают бумаги, где их информируют о ситуации 665. В случае развития эффекта пресыщения, когда двигатель Покровского не удается вернуть в штатный режим работы стандартными средствами, старший дежурный офицер оставляет за собой право…
ЗМЕЙ, ГДЕ НОЖ?!
На месте загрузочной воронки крутится водоворот ободранного мяса. Пасть приоткрылась, голодный зверь пустил слюну, брызги заливают платформу. Время кормёжки.
Пульс — 183.
Я на море, в космосе, в древнем храме из человеческой плоти.
Сжимаю нож, руку Сэнди, волю в кулак.
Кричат чайки, кричит рация, кричит сумасшедший султан демонов в голодной бездне супервойда.
— Режь!
Красавица Эллисон спускается к нам через полчаса. Только вот она уже не красавица — выцарапала себе один глаз и разодрала лицо в лоскуты. На ушах тоже чернеет запёкшаяся кровь.
Великий Змей докладывает:
— Отклонение 0,0001. Подношение принято.
Механик прав — движок под нами урчит словно сытый лев. Миражи исчезли, а вместе с ними исчезла и Миранда Креймер.
Эллисон говорит:
— Никого не смогла вызвать по рации. Или все умерли, или я оглохла. Говорите громче.
— Проблемка у нас, мэм — до пункта назначения еще три месяца лёту. А баранов движок больше не примет.
— Справитесь с криогенными капсулами?
— Без Лоры? Не знаю.
— Читайте документацию, готовьтесь. Цикл торможения оставляю прежним — двенадцать часов. Действуем по стандартной инструкции.
Автор: Мейн Хаус
