Шнуров читает о «Боярышнике» стихи. Газеты и телевидение обсуждают отравления так, словно на картине «Четыре всадника Апокалипсиса» неожиданно нашли пятого, и тот держит в руках настойку боярки. Уже второй месяц боярышник обсуждают домохозяйки, уфологи и доктора наук. Он мало интересует нас как напиток (иначе мы давно написали бы о нем в «случайных обзорах»), но вот социальные и даже философские стороны маргинального вопроса — наш конек. Почему «Боярышник» — это новый абсент? Когда богема начнет пить его по цене, сравнимой с кокаином? Будет ли у нашего поколения свой Артюр Рембо, который назовет эту настойку «горькой смертью погребальных урн»? Никто во всем мире не знает этого.
Никто, кроме нас.
Как обычно, мы начнем издалека, а потом резко завернем в нужную сторону, и все станет видно как на ладони. Сначала обсудим то, зачем люди начали пить на заре цивилизации. Потом выясним, как и зачем это делает богема. А следом придем к понимаю того, почему «Боярышник», кокаин и абсент — это братья-близнецы, разлученные в детстве.
Почему люди пьют? Варварское объяснение
Почему жители дна пьют «Боярышник»? Ответ лежит на поверхности: нектар предельно дешев, нажорист, прост в употреблении и легален. Но то — жители дна, их желания примитивны. Объяснить, почему человечество вообще употребляет алкоголь и другие психоактивные вещества, гораздо сложнее. Теория получится комплексной: здесь вам и химия мозга, и психологические факторы. Иногда употребление имеет и вовсе религиозную основу, как, например, во время дионисийских мистерий или иудейского праздника Пурим.
Но нам гораздо интереснее социальные причины. Не во всей их сложности, конечно, а в их варварском проявлении — в прямом смысле. Речь идет о так называемой «показной праздности», вокруг которой и вращается вся культура потребления спиртного.
Феноменально прозорливый социолог Торстейн Веблен еще в XIX веке доходчиво объяснил одну из важнейших причин нежной любви человечества к алкоголю и прочим подобным веществам. Он отыскал ее во временах варварства, когда человечество еще только вставало на путь цивилизации и едва начало расслаиваться на тех, кто работает и тех, кто заставляет работать.
У алкоголя есть одна очень примечательная черта: он делает человека непродуктивным в работе. Особенно если это касается длительной изнуряющей работы в поле или в мастерской. Крестьянин и ремесленник не могут позволить себе спонтанно начать день с кувшина браги или трубки, полной гашиша. Но кто может? Вождь, воин, священнослужитель или просто богач — иными словами, элита. Аристократы могут позволить себе просто по наитию или каким-то собственным причинам забыть про обязанности — их скот от этого не издохнет, а урожаи не пропадут. В конце концов, всегда можно заставить работать холопа.
Человеческий ум очень любит все упрощать — просто для удобства. Так что повсеместно в людских головах возникла обратная связь. Опьянение сильно мешает работе и делает человека непродуктивным. А для кого характерен отказ от ручного и изматывающего труда? Как раз для элиты. Следовательно, в глазах варвара пьянство начинает выглядеть «благородно», так как ассоциируется с показной праздностью, характерной именно для высшего класса.
Как писал сам Веблен:
«Пьянство и другие патологические последствия свободного употребления алкогольных напитков и наркотиков, следовательно, могут стать почетными, будучи второстепенными признаками превосходящего статуса тех, кто в состоянии позволить себе такое удовольствие».
Поэтому употребление оказалось вдвойне желанным — оно не только доставляет удовольствие на чисто физическом уровне (хотя и это спорно), но и как бы превозносит человека в собственных глазах. На какое-то время он начинает чувствовать себя, как минимум, сельским старостой, а то и вовсе королем — праздным, имеющим право говорить все, что вздумается, и получающим всех женщин и все уважение в мире. На утро, конечно, оказывается, что все это было иллюзией, но человек рад обманываться вновь и вновь.
В каком-то смысле такое поведение — просто глупое обезьянничание и сплошной культ карго. Наш внутренний варвар выстраивает такую логическую цепочку: если элита ведет праздный образ жизни и пьет, то если выпивать и бездельничать самому, сам автоматически приобщишься к высшему свету. Это, естественно, ощущается неосознанно и не рационально, а потому доводы разума тут никогда не сработают.
Однажды американские медики провели эксперимент: военным в госпитале вкалывали небольшие дозы алкоголя под видом лекарств и просили описать свои ощущения. В целом, все отозвались о них негативно: отмечали тошноту и головокружение, сложности с ориентированием в пространстве, плохой сон. В общем, те же самые вояки, которые с радостью выпили бы с медсестрами, в действительности получив алкоголь, ныли о том, что «лекарство» — так себе, и у него куча побочных эффектов. Так что опьянение — это чистая физиология, а вот радость от него требует культуры и даже определенного навыка.
Это все ясно как день, но причем здесь абсент и уж тем более богема?
Богема, праздность и абсент
На карте праздности и пьянства богема находится в том уникальном месте, где пересекаются миры бомжей и элиты.
Точно так же, как и истинно богатая элита, богемные персонажи жаждут выглядеть максимально возвышенно и благородно. Для этого они, в том числе, стремятся к выпивке и наркотикам, которые в глазах обывателя набрасывают на личность флер изысканной праздности.
«Смотрите, я не работаю как простой смертный, я намного, намного выше этого!» — говорит нам на языке символов простой художник, надираясь в хлам с обеда. Только здесь есть одно «но»: у него нет и сотой доли тех возможностей, которые есть у условного миллионера. Поэтому человек искусства пьет не шампанское, а вино из тетрапака, а во времена тяжелых кризисов может нырять на социальное дно за бояркой. Главное в этом случае не то, что именно ты пьешь. Важен сам факт этого манифеста, идущего из времен варварства: «я— не какая-нибудь челядь, надо мной никто не стоит и не понукает, могу позволить себе праздность и саморазрушение!».
Кокаин, абсент, ЛСД и многие другие вещества как раз были таким «Боярышником», за которым представитель богемы нырял на социальное дно. Изначально все эти развлечения, которые сейчас кажутся элитарными, были уделом маргиналов и настоящих торчков, которым наплевать на все эти культурные шифры — им просто было нужно чем-то догнаться.
Все изменилось, когда эти препараты начали употреблять бедные, но крайне любопытные художники, музыканты, писатели и прочие люди, влияющие на культуру. До тех пор, пока кокаин продавался в аптеках как лекарство за небольшую цену, никому и в голову не пришло бы связывать его с чем-то крутым и элитарным. Пока абсент был просто целебной жижей, которую выдавали солдатам для дезинфекции и промывки ран, никто бы не подумал, что он будит фантазию и впоследствии станет символом декаданса. ЛСД изначально стоил столько, что отбитые подростки догонялись им только тогда, когда не хватало денег на пиво или траву.
Стоило культурной элите пристраститься к этим препаратам, как все перевернулось с ног на голову. ЛСД-25 превратился в вещество сакральной мудрости, абсент из настойки, которую пили солдаты с алкозависимостью, — в эликсир поэзии. С кокаином и так все понятно — сейчас уже трудно представить, чтобы кто-то покупал его от нищеты.
Богема, у которой не было материальных ресурсов для конкуренции с элитой, поступила гораздо хитрее и коварнее. Она просто негласно утвердила, что все, потребляемое ею, — и есть элитарные продукты по определению. Даже если это абсент, который раньше пили только стремясь опохмелиться. Или «Боярышник».
У тех же абсента и кокаина есть дополнительные черты, которые придают им благородства в глазах нашего внутреннего варвара. Они — опасны и несут явный вред; они странные, вычурные, и изначально их употребляли лишь единицы.
Ацтекский жрец принял аяухаску и путешествует в страну духов. Сейчас это называется иначе.
И даже более того: с точки зрения варвара вещество, употребление которого не связано с риском или вредом, в принципе не может стать священным. Викинги и сибирские шаманы считали мухомор сакральным во многом именно потому, что он дает возможность сыграть в опасную игру с риском для жизни и здоровья. По той же причине кофе и табак когда-то получили столь большую любовь европейской элиты: они считались одновременно и ядом, и снадобьем, то есть опасным и дорогим излишеством.
«Боярышник» — это новый абсент
Если бы «Боярышник» попался поэтам декаданса раньше абсента, то его, несомненно, прославили бы как новый мед поэзии. Учитывая шанс погибнуть или ослепнуть, уподобившись античному Гомеру — можете сами представить, как болезненные поэтические фантазии сделали бы паленую настойку боярышника легендарной. Вскоре появились бы способы употреблять его изысканно и деликатно. Тот же абсент изначально хлопали из горла (потому что омерзительный), но однажды начали использовать серебряные ложечки, жженый сахар — и возник ритуал любования напитком. Теперь мы даже не представляем себе распитие абсента как-то иначе.
Бодлер в своей «Поэме гашиша» сравнивал бы африканский давамеск с бояркой и точно так же пришел бы к выводу о том, что смесь каннабиса и опия не идет ни в какое сравнение с сакральным чудом аптечной настойки. Однажды, когда богема убедила бы и себя, и элиту в том, что «Боярышник» — это источник тонкого удовольствия, появились бы золотые самовары «a-la russe», а за флакон коллекционного пришлось бы отвалить немалые деньги на аукционе.
Раньше такие фантазии могли бы показаться китчем в духе писателя Сорокина. Но теперь, когда «Боярышник» стал частью медиа-дискурса (проще говоря, о нем не могут заткнуться СМИ), у него есть все шансы пробиться в богему. Теперь, когда Шнур посвящает ему стихи, а любой подросток знает, что боярка — это как героин, только в разы опаснее, можно ждать культурного всплеска. Нужно только дождаться, когда первый рэпер посвятит альбом своим бояр-трипам, а известнейшая медиа-персона будет найдена у себя дома с признаками смертельного отравления настойкой.
«Боярышнику» нужны свой Джимми Хендрикс, Бодлер и Эмми Уайнхаус, — все остальное для того, чтобы стать новым абсентом, у него уже есть.