11 мая 1960 года — в тот самый день, когда агенты «Моссада» схватили Эйхмана в Буэнос-Айресе — в Париже 21-летняя немка Беата Кюнцель ждала поезд на станции метро «Порт-де-Сен-Клу». Столица Франции ее очаровала: здесь все казалось изящнее, ярче, живее, чем в потрепанном союзниками мрачном Западном Берлине. Беата погрузилась в невеселые мысли о родине, когда ее окликнул молодой симпатичный брюнет: «Вы англичанка?» Обычный прием того времени: местные мужчины притворялись, что принимали немок за кого-то еще, а потом использовали их ответ как повод завязать разговор.
Беата мгновенно почувствовала во французском еврее Серже Кларсфельде родственную душу — и не просто потому, что он стал ее первым другом в незнакомом Париже. Три дня спустя после похода в кино они прогуливались в Булонском лесу и Серж рассказал свою историю. В 20-х его родители иммигрировали во Францию из Румынии; отец воевал сначала в Иностранном легионе и в Сопротивлении, а в 1943-м сам открыл дверь их квартирки в оккупированной Ницце нацистам, чтобы принять на себя удар и отвлечь внимание от спрятавшейся в потайном чулане семьи. Арло Кларсфельда отправили в Освенцим – оттуда он уже не вернулся.
История Сержа мотивировала Беату. Ее переполняло раздражение родителями и большинством соотечественников, которые не признавали вину немцев за геноцид, а лишь переживали, как бы поскорее оставить войну в прошлом. Беате хотелось изменить мир. Молодую девушку возмущало, что нацизм превратился из главной угрозы человечества в страшную сказку, призрак недалекого прошлого. «Именно так воспитывали подростков в послевоенной Германии, – рассказывала она много лет спустя. – Западный Берлин был в руинах. <…> Многие одноклассники потеряли отцов в СССР. Они больше беспокоились о собственных страданиях, чем о жертвах».
Встреча с Сержем и чувство ответственности за преступления своего народа сделали из Беаты непримиримую охотницу на нацистов с обостренным чувством справедливости, готовую на все, чтобы палачи не разгуливали свободно по улицам — и уж тем более не занимались политикой. Главным источником вдохновения для влюбленных послужила история брата и сестры Ганса и Софи Шолль, участников Сопротивления, которых в 1943-м арестовали за измену и казнили на гильотине.
Их последнее напутствие перед гибелью разгорелось в душе Беаты пламенем, которое не затушила послевоенная рутина: «Не дайте ни одному из них сбежать!». Девушка видела, как для ее соотечественников война и холокост превратились в неприятное воспоминание: «Нацисты становились хорошими немцами, хорошими отцами и мужьями».
В ноябре 1963-го Кларсфельд и Кюнцель поженились, а в 1965-м у них родился сын, которого назвали Арло — в честь отца Сержа. Беата работала секретарем-переводчиком в Союзе франко-германской молодежи, ее муж – заместителем директора Французской телерадиовещательной компании. Семья казалась совершенно обычной, если бы не прогрессивные — а то и радикальные взгляды четы. Беата не понимала, почему ФРГ и ГДР должны противостоять друг другу и не принимала «вспомогательную» роль, которая отводилась немецким женщинам. Уже через несколько лет на родине ее считали потенциальной коммунисткой и неблагонадежным элементом.
Поворотным моментом для супругов стало назначение бывшего члена Национал-социалистической партии Курта Георга Кизингера на пост канцлера Западной Германии. В годы войны политик руководил Комитетом по радиовещанию и пропагандировал нацистские идеи, позже провел 18 месяцев в американском лагере, вышел на свободу и возобновил карьеру. В 1967-м Беату уволили за критику нового главы государства во французском журнале «Комба». «Я немка, и восхождение Кизингера вызывает у меня глубокую скорбь, – писала девушка. – Ханна Арендт, описывая Эйхмана, ввела понятие «банальность зла». Кизингер – это воплощение респектабельности зла».
Двумя годами ранее Серж посетил Освенцим и узнал о судьбе отца. Тот погиб почти сразу после прибытия в лагерь из-за конфликта с капо – работавшим на нацистов привилегированным заключенным. Кларсфельд всю жизнь чувствовал благодарность за подвиг отца и согласился с Беатой: они должны сделать все, чтобы пособники холокоста не могли спокойно жить и занимать важные должности. Первым делом супруги запросили доступ к архивам ГДР и скопировали самые важные документы, где упоминалось об участии Кизингера в нацистской пропаганде. Министерство внутренних дел Восточной Германии с радостью помогло обличить главу ФРГ.
Однако статьи с доказательствами того, как нынешний канцлер служил рейху, не слишком интересовали публику. «Я поняла, что мои заявления замечают только тогда, когда я совершаю нечто сенсационное, достойное первой полосы», – объяснила Беата. Она раздавала листовки против Кизингера в Праге, а в Варшаве приковала себя к дереву в знак протеста против забвения холокоста. В обоих случаях девушку арестовали и выслали. В марте 1968 Кларсфельд купила билет на заседание Бундестага, чтобы вступить с противником в прямую конфронтацию. Посреди речи канцлера она поднялась и прокричала изо всех сил: «Кизингер, нацист, в отставку!»
Беату мгновенно вывели из зала, а остаток дня продержали в полицейском отделении, но план сработал: на следующий день фотографии разъяренной женщины опубликовали во всех СМИ. По возвращении в Париж Кларсфельд организовала несколько митингов; движение против Кизингера набирало силу во Франции и в Германии. Студенты с плакатами «Кизингер – нацист» расположились перед посольством ФРГ, а на одной из демонстраций Беата объявила, что планирует прилюдно дать канцлеру пощечину — что и случилось 7 ноября 1968-го. В Берлине знакомый фотограф оформил для нее пропуск на партийный съезд. Для прикрытия Кларсфельд взяла блокнот, прорвалась сквозь толпу к трибуне, где расположились Кизингер и другие политики. По пути ее остановил охранник, но Беата объяснила, что разыскивает знакомую журналистку. Наконец, она подошла к канцлеру сзади, окликнула его, а когда мужчина повернулся, звонко ударила его ладонью по щеке. Пока Кларсфельд спешно выволакивали из зала, она еще несколько раз назвала Кизингера нацистом.
Позже она объяснила символическое значение пощечины: «Это послание молодого поколения старшему. Я люблю Германию. Я сделала это как немка без еврейских корней, которая родилась в 1939 году. Я не виновна в преступлениях соотечественников, но чувствую ответственность». Серж до сих пор уверен, что жену спасла лишь толпа вокруг – если бы охранники не боялись навредить посторонним, то наверняка бы застрелили ее.
Кизингер выдвинул против девушки обвинение в нападении, но судебные заседания оказались еще одной удобной платформой для протеста. На вопрос судьи, что заставило ее применить насилие против канцлера, девушка ответила: «Ваша честь, насилие – это навязывать немецкой молодежи канцлера-нациста». Пристыженный политик пропустил очередное заседание, и дело закрыли. Беата отделалась условным сроком. Три месяца спустя христианские демократы, которых представлял Кизингер, уступили на выборах социал-демократам. Новый канцлер Вилли Брандт объявил после назначения: «Теперь Гитлер точно проиграл войну».
Карьера Кизингера на этом фактически закончилась – он больше не занимал важных должностей. Идеями Беаты прониклась даже ее мать, которая изначально стыдилась дочери-оппозиционерки. Брандт заключил с президентом Франции Жоржем Помпиду соглашение о повторном привлечении к ответственности военных преступников, заочно приговоренных во Франции.
Это была победа, однако Кларсфельды и не думали останавливаться. «Когда мы начинали, друзья считали нас сумасшедшими, – признался Серж. – Они говорили: «Вам никогда не добраться до таких могущественных людей». Теперь мы доказали им и самим себе, насколько сильна правда».
После Кизингера Кларсфельды преследовали еще трех нацистов, дважды чуть не погибли и провалили одно похищение
Следующей целью Кларсфельдов стал руководитель парижского гестапо Курт Лишка. После войны британцы отправили его в Чехию, однако там судить эсэсовца не захотели. Во Франции Лишку приговорили к пожизненному заочно. В результате юридической неразберихи он не просто вернулся в Западную Германию, а жил под своим именем в том же самом доме, что и до начала войны, и торговал зерном. К началу 1970-х Кларсфельды вышли на контакт с израильскими телевизионщиками – те готовили фильм об избежавших наказания нацистах. Оставалось отснять материал, героем которого и стал Лишка.
Ранним февральским утром 1971 года Беата и Серж в сопровождении оператора постучали в дверь квартиры, где проживал Лишка. Когда непонимающая жена позвала экс-нациста, тот холодно поприветствовал непрошенных гостей. Кларсфельд попросил его прокомментировать подписанные его рукой документы о депортации евреев из парижского гетто. Лишка не признал участия в массовых убийствах и отказался отвечать на вопросы, если этого не потребуют судебные органы. До съемок дело не дошло.
Два дня спустя съемочная группа подкараулила Лишку на выходе с работы. Когда его начали снимать, бывший эсэсовец побежал зигзагами, как будто объектив камеры представлял смертельную угрозу. Еще через месяц Кларсфельды вернулись в Кельн с твердым намерением похитить преступника и перевезти во Францию. Если его нельзя было экстрадировать, то можно было перевезти через границу так же, как «Моссад» переправил Эйхмана. С Беатой и Сержем было три добровольца: политолог, фотограф – приятель супругов и еврейский врач-ортодокс.
План заключался в том, чтобы на подходе к дому оглушить Лишку, накачать снотворным и бросить в багажник. Кларсфельд и один из его сообщников схватили немца под руки, но фотограф не смог вырубить его с помощью дубинки, хотя нанес несколько ударов по голове и предварительно стащил с него шапку. Лишка оказался для нападавшего слишком высоким – тот едва доставал ему до макушки. Немец истошно орал и привлек внимание полицейского. Заговорщики бросили Лишку и помчались к машине, а патрульный – следом. «Отдайте шапку», – заорал он, полагая, что все дело в ней. В последнее мгновение перед тем, как захлопнуть дверцу, фотограф швырнул головной убор в сторону полицейского. Тот поначалу даже не понял, что произошло, и отсалютовал в знак благодарности. Позже неудавшихся похитителей все же раскрыли.
Похищение провалилось, но даже неудачу Кларсфельды использовали, чтобы привлечь внимание медиа — ведь и в истории с Кизингером все тоже было непросто. Журналисты взяли у супругов несколько интервью и заинтересовались прошлым Лишки. Беату арестовали, но продержали под арестом всего 16 дней – общественность сочувствовала женщине, а представители Франции и Израиля настаивали на освобождении. Прокурор Кельна не захотел выставлять Лишку невинной жертвой и не выдвинул обвинений против Беаты и Сержа.
Весной 1973-го Беата с группой депортированных из страны в годы Второй мировой евреев промаршировала в полосатых робах узников Освенцима перед офисом, где работал Лишка. Прокуратура по-прежнему бездействовала против экс-нациста, но Кларсфельды не оставляли его в покое. 7 декабря того же года Серж подошел к машине Лишки, когда тот припарковался неподалеку от Кельнского собора, и приставил ко лбу вылезавшего с водительского сиденья немца пистолет. Оружие не было заряжено, но Лишка не знал об этом и поверил, что его сейчас убьют. Кларсфельд оставил обезумевшего от страха противника валяться в снегу.
Параллельно с Лишкой супруги преследовали еще двоих преступников: подельника Эйхмана, начальника «еврейского» отдела Службы безопасности Герберта Хагена и ответственного за депортацию французских евреев унтершарфюрера СС Эрнста Хайнрихзона. Первый отсидел в заключении у британцев полтора года и был заочно приговорен к пожизненному во Франции, но в Западной Германии жил свободно и руководил фирмой по производству электрооборудования. Второй работал адвокатом, а в 1960-м стал мэром баварского города Бюргштадт. Горожане обожали Хайнрихзона и не догадывались, что в другой стране тот, как и Лишка с Хагеном, приговорен за военные преступления.
Когда Кларсфельды с оператором наведались к Хагену, тот отреагировал спокойнее Лишки: заявил, что со времен войны посещал Францию больше 20 раз, но никто не пытался его арестовать. Позже сын Хагена Йенс, журналист в левацкой кельнской газете, рассказал Беате, что его отец даже ездил по туристической визе в Израиль. От дальнейших контактов Хаген отказался и хладнокровно напомнил охотникам, что те не имеют права его допрашивать. Супруги не рассчитывали, что военный преступник раскается и выступит с признанием, зато получили подтверждение обратного: муки совести его не мучают. Именно такая реакция Хагена позволила показать общественности, как относятся к грехам прошлого бывшие нацисты: в лучшем случае давно забыли о них и игнорируют последствия, в худшем – гордятся и не видят в следовании приказам ничего предосудительного.
Хайнрихзон и вовсе спрятался от Кларсфельдов в офисе. Те привели с собой 60 еврейских активистов, заменили табличку перед кабинетом политика на свастику, скандировали антинацистские лозунги и поднимали над головой плакаты с обвинениями.
Параллельно с радикальными акциями Серж и Беата кропотливо собирали компромат. Их офис напоминал библиотеку, а досье на каждого нациста растягивалось на несколько томов.
Именно этими данными они в середине 1970-х поделились с немецкой прокуратурой. Тогда же бундестаг наконец ратифицировал соглашение о повторном преследовании приговоренных заочно нацистов. Дела Лишки, Хагена и Хайнрихзона сдвинулись с мертвой точки – теперь их могли судить не только во Франции, но и на родине. Старания Кларсфельдов наконец оправдались: в октябре 1979-го в Кельне начался процесс против трех нацистов, а в феврале 1980-го суд вынес приговор. За пособничество в массовых убийствах Хагена приговорили к 12 годам тюрьмы, Лишку – к 10, а Хайнрихзона – к шести.
Победа Кларсфельдов не была окончательной и бесповоротной. Но как и для других охотников, она имела огромное символическое значение: показывала, что холокост никогда не уйдет в прошлое, а люди вроде них положат жизнь на поиск виновных, даже если для этого потребуется не одно десятилетие. В 1978-м Серж издал огромную книгу под названием «Память о депортированных французских евреях»: данные о более чем 80 тысячах жертв холокоста.
Дважды по ходу карьеры охотников супруги чуть не погибли. В 1972-м на имя Сержа поступила посылка, из которой посыпался странный черный порошок. Полиция прислала саперов, те обнаружили взрывчатку. В июле 1979-го – за несколько месяцев до суда над Лишкой, Хагеном и Хайнрихзоном – бомба с часовым механизмом разнесла подержанный «рено» Кларсфельдов. Ответственность взяла на себя группировка ODESSA (расшифровывается как «Организация бывших членов СС»). Ее члены потребовали от Сержа и Беаты прекратить расследования. Те, естественно, проигнорировали шантаж. С тех пор они так и не приобрели новую машину, а жилье выбирали так, чтобы напротив не затаился снайпер.
Порой смелость Кларсфельдов граничила с безрассудством, хотя для них миссия по поиску нацистов не была веселым приключением. Так получилось, что их работа сочетала сбор данных и опасные для жизни вылазки. Сложнее всего обычно оказывалось не разыскать нацистов, а привлечь к ним внимание властей.
«Только в детективных историях нацисты прячутся где-нибудь в Патагонии и вздрагивают от страха при малейшем шорохе», – с сарказмом говорила Беата. Однако даже в карьере Кларсфельдов встретился нацист, который затаился не в ФРГ и не во Франции, а в южноамериканской глуши. Чтобы избежать смертной казни в Европе, он прикрывался боливийской диктатурой и работал на американскую разведку.
