«Франкенштейн, или Современный Прометей» — роман Мэри Шелли, давно ставший классикой мировой литературы. Его столько раз экранизировали, что многим кажется, будто история Виктора Франкенштейна и его чудовища уже давно потеряла всякую актуальность и увлекательность. Но Отвратительные мужики с этим не согласны.
Предлагаем окунуться в прошлое и подумать над тем, как на классическую книгу Шелли повлияли русская баронесса, голод «года без лета» и самое мощное в истории человечества извержение вулкана.
«Годом без лета» в Европе принято называть 1816-ый, хотя для некоторых других частей света таковым был еще и предыдущий. Согласно исследованиям, начатым в двадцатых годах XX века физиком и климатологом Уильямом Хамфрейсом, причиной суровейших изменений климата в северном полушарии тогда послужило извержение вулкана Тамбора на индонезийском острове Сумбава.
Известно, что вулкан начал проявлять активность еще в 1812 году. Тогда на Сумбаве и близлежащих островах хозяйничали британские войска, которые пытались не допустить на них французов, недавно захвативших Нидерланды. Индонезия, частью которой является Сумбава, до этого входила в состав Голландской Ост-Индии, а значит, теперь она стала входить и в сферу интересов наполеоновской армии, с чем была в корне не согласна английская администрация. Всю эту вакханалию со стороны англичан возглавлял сэр Томас Стэмфорд Раффлз, оставивший бесценные дневники не только о ходе войны, но и об извержении Тамборы в 1815 году:
Первые взрывы были слышны на этом острове вечером пятого апреля, — они были слышны во всех поселках и продолжались с интервалами до следующего дня. Шум повсюду приняли за пушечные выстрелы, так что войска выступили из Джокьякарты, полагая, что на соседний пост совершено нападение, а вдоль побережья были направлены лодки в поисках судна, возможно терпящего бедствие.
Мемуары Раффлза.
Взрывы вулкана были настолько мощными, что их отзвуки слышались за две с половиной тысячи километров от Тамборы. Страшная канонада раздавалась вплоть до вечера одиннадцатого апреля, но к тому времени англичане уже успели эвакуироваться на соседние острова.
В спешке покидавшим Сумбаву солдатам с кораблей открылась столь чудовищная картина, что они вмиг забыли о распрях с французами — все небо покрывала черная пелена, сквозь которую на огромной высоте был виден столб огня, выраставший из чрева вулкана.
Кромешная тьма стояла на протяжении нескольких дней, а земля ходила ходуном, но настоящий кошмар был в деревнях, располагавшихся неподалеку от Тамборы. Как писал лейтенант Филипс, позже отправленный Раффлзом на Сумбаву для проверки, вокруг были лишь «останки трупов, почти полностью опустевшие деревни и разрушенные дома, а оставшиеся в живых рассеялись в поисках пищи». Но Филипс увидел только часть разорений.
Лишь в 2004 году археологам удалось пробиться через трехметровый слой отложений в непосредственной близости от вулкана, где они нашли поселения, которые были названы Восточными Помпеями — как и в легендарном древнеримском городе тела сотен людей здесь остались в тех же положениях, в каких их сковала внезапная смерть.
Всего, по подсчетам ученых, из-за пирокластических потоков, цунами, дальнейших неурожаев и болезней на Сумбаве и ближайших островах погибло около 71 000 человек, и это только верхушка айсберга.
Общая энергия, выделившаяся при извержении Тамборы, равняется взрыву примерно 800 мегатонн тротила — принято считать, что это извержение было самым крупным в истории человечества. Оно выбросило в воздух такую огромную массу пепла и других материалов, что в северном полушарии начались сильные климатические изменения. Средняя температура на планете упала на полградуса, что привело к первой задокументированной «вулканической зиме».
До Европы и Северной Америки беда дошла лишь в 1816 году, хотя на северо-востоке США еще летом 1815-го был зафиксирован странный красный туман (сульфатная аэрозоль), который не могли разогнать ни ветры, ни осадки. В июне шестнадцатого года в штате Коннектикут начались сильные заморозки, вызванные необычным для этих широт холодным фронтом, а в штате Мэн вообще выпал снег — и такая погода держалась все лето.
Европу холода тоже не обошли стороной. Под удар попали Германия, Великобритания, Франция и другие державы, еще не до конца оправившиеся после наполеоновских войн. Если и сегодня, в эпоху технологически развитой аграрной культуры, температурные скачки серьезно бьют по сельскому хозяйству стран первого мира, то что говорить о тех временах — заморозки «года без лета» не только оставили миллионы людей без урожая, но и внесли серьезные коррективы в дальнейшее развитие человечества.
До того подобное происходило лишь после извержения перуанского вулкана Уайнапутина в 1600 году. Как пример, тогда изменения климата привели к Великому голоду в России, усугубленному экономическим и политическим кризисом Смутного времени. Но и двести лет спустя обстановка в мировых столицах была не лучше, чем в Москве времен Бориса Годунова — люди ели что придется, в городах и селах процветали грабежи и мародерство, а ушлые торговцы делали на несчастных людях деньги, завышая цены на подгнившее продовольствие.
Повсюду люди бежали от голодной смерти на новые места, но там их ждали только ненависть жителей, да дубинки жандармов.
Голод и нищета вызывали эпидемии тифа, особенно сильно ударившие по югу Европы и Средиземноморью, но, поскольку извержение Тамборы повлияло на устойчивость индийских муссонов, то и в Азии дела обстояли не лучше — в регионе также свирепствовали голод, холера и беспорядки. Некоторые ученые видят в извержении вулкана даже косвенную причину Опиумных войн в Китае. Якобы именно из-за плохих урожаев риса китайцы были вынуждены выстраивать экономику вокруг опиумного мака.
Но «год без лета» повлиял не только на экономику и социальную обстановку в нескольких регионах планеты, он изменил и европейскую культуру. Те же картины Уильяма Тернера стали ценнейшим свидетельством происходившего — его закатные пейзажи, изобилующие желтым цветом, говорят о повышенном содержании в воздухе оксида серы и прочих продуктов вулканической жизнедеятельности. Однако главным произведением, в полной мере передающим дух безнадеги той эпохи, является книга «Франкенштейн, или Современный Прометей» Мэри Шелли — роман не просто о неприятии другого или боязни перед индустриализацией, но и срез точнейших образов «года без лета», в котором быть монстром стало нормой.
Летом 1816 года Мэри Шелли в компании супруга Перси Биши Шелли, лорда Джорджа Байрона и Джона Полидори отдыхала на вилле Диодати. Из-за непогоды, причины которой тогда были неизвестны, они не могли выбираться на природу, а поэтому коротали деньки в доме, слушали унылые завывания ветра за окнами и сочиняли разные истории. Естественно, главным развлечением стали страшные рассказы, которыми писатели принялись щекотать друг другу нервы.
К примеру, Джон Полидори написал рассказ «Вампир», ставший в итоге одним из первых литературных произведений о богомерзких кровососах. А Мэри Шелли, вдохновившись образом из сновидения, сделала первые наброски романа «Франкенштейн, или Современный Прометей». В них она описала чудовище, созданное алхимиком Виктором Франкенштейном (писательница назвала его в честь одноименного немецкого замка в горах Оденвальд), которое в итоге убивает своего создателя и скрывается в неизвестности.
В качестве страшилки «Франкенштейн» работал отлично, однако в виде полноценного романа это шутливое упражнение ума было издано лишь через два года после того, как Шелли и сотоварищи вернулись из Швейцарии домой. Причиной этого стали не только проволочки с финальной редактурой, но и поменявшийся в связи с «годом без лета» контекст книги.
Сама идея о монстре, состоящего из кусков мертвых тел разных людей, родилась из бесед у камина о новомодной тогда «гальванизации» и ее почти безграничных возможностях, в том числе и в оживлении покойников. Однако концепция «Франкенштейна» несколько изменилась после того, как Шелли узнала об истории баронессы Варвары Юлии фон Крюденер.
Фон Крюденер была известной писательницей и филантропом своего времени. Ее религиозные воззрения, густо замешанные на идеях единения всех христиан в мире и мистике, в 1816 году были как никогда востребованными. На улицах бродили массы обездоленных, нуждавшихся в еде и словах поддержки, поэтому для баронессы Европа стала идеальным местом для проповеди. Она ездила по крупнейшим городам, несла людям «свет истинной веры», бесплатно (а вернее, за счет солидных жертвователей) кормила бедняков и имела такое влияние, что за ней в прямом смысле шли толпы. Что и говорить, если сам царь Александр I в какой-то момент приблизил ее к себе как мудрого советника, владеющего некими потусторонними знаниями.
Естественно, европейским властям это не нравилось. Они полагали, что фон Крюденер подачками собирает вокруг себя паству из страдающей бедноты и плетет тем самым какие-то свои политические интриги. Но не нравилась деятельность баронессы и простым людям, жившим в городах, куда та прибывала со своим «войском голодных ртов». Члены ее паствы промышляли воровством и прочими непотребствами, да и заразу разносили — местных это настолько раздражало, что лагеря фон Крюденер частенько сжигали дотла. Но беднякам, больше всего пострадавшим от неурожая «года без лета», было некуда деваться. Они либо были вынуждены идти за баронессой, либо могли ложиться умирать в ближайшей канаве — третьего не дано. Однако в какой-то момент им все-таки пришлось оставить фон Крюденер. В 1818 году ей мягко указали на то, что пора бы возвращаться домой в Россию, и баронесса уехала, испугавшись перспективы оказаться в тюрьме.
Эффектность образа фон Крюденер была так велика, что он неизбежно отпечатался в романе Шелли — сюжет «Франкенштейна», между прочим, начинается в России. Но на роман повлияли и многие другие образы, витавшие в воздухе в «год без лета». Например, идея о том, что одержимого человека могут так сильно ненавидеть за помощь другим. Виктор Франкенштейн предстает в романе не только ретивым безумцем, готовым перешагнуть через любые этические нормы для достижения своих целей, но и своего рода мессией, готовым отдать все ради того, чтобы вдохнуть жизнь в ткань голодного, мертвого мира. А причина одна — потому что бог с этим не справляется.
Франкенштейна ненавидят за то, что он смог создать лишь нечто совершенно уродливое — как ненавидели фон Крюденер и ее коммуну нищих оборванцев. При этом во «Франкенштейне» Шелли не выставляет толпу, ощетинившуюся вилами против монстра, простыми деревенскими дурачками. Эти люди в романе не просто боятся чего-то неведомого из-за безрассудных суеверий. Они являются точнейшим оттиском того чувства, которое бытовало в массах в «год без лета», — если они допустят, чтобы рядом с ними жило чудовище Франкенштейна или фон Крюденер, они банально рискуют собственной жизнью и жизнью своих семей.
Таким образом, все в романе являются своего рода монстрами, и это не просто дань моде готических «ужастиков». Виктор Франкенштейн хочет искоренить несправедливые условия жизни, но терпит крах — он отступает от своей идеи, когда понимает, что мир в результате будет населен лишь ходячей мертвечиной. Он не хочет быть монстром, но таковым его делает дерзость и неспособность трезво оценивать результаты своих поступков,
Чудовище действует по наитию — его толкают на убийства и разорения не осознанные решения, а импульсы, поскольку существо никто никогда и не пытался учить, как же нужно жить. Монстром его делают обстоятельства и «недоделанность», а не злая воля.
Другие персонажи в романе являются либо частью озлобленной толпы, либо случайными жертвами чудовища. Но и они монстры, потому что страшное бытие формирует их столь же страшное сознание — они банально рискуют пропасть, если будут радушными и добрыми, а поэтому вынуждены ожесточить сердца для выживания.
Разумеется, при этом в романе есть и критика индустриализации, и обсуждение кризиса бога-творца в европейской культуре, и много чего еще. Но в контексте окружавшей Шелли действительности не следует забывать и о том, что «Франкенштейн, или Современный Прометей» является слепком эпохи, когда отчаяние, злобу и смерть в наш мир исторг огромный вулкан Тамбора, превративший 1816 год в «год без лета».
