Автора книги под названием «Третий рейх на наркотиках» можно похвалить уже за выбор темы. Из всех страниц истории нацистской Германии те, что были посвящены наркотическим веществам, были самыми неоднозначными. Да, известно, что солдат кормили стимуляторами (не только немецких). Или что у Гитлера был доктор который постоянно колол ему амфетамин и что-то там еще. Но в каких масштабах, и с каким эффектом? На эти вопросы взялся отвечать Норман Олер.
Для начала писатель проводит краткий экскурс в историю синтетических наркотиков. С середины XIX века решающую роль в этой области играла немецкая фармацевтика. Поражение в Первой мировой войне только ее подстегнуло. С 1925-го по 1930-й год в Германии произвели 91 тонну морфина. Немецкие концерны контролировали 80% мирового рынка кокаина.
Вещества, сейчас запрещенные к употреблению везде, тогда считались чудодейственными лекарствами от всех болезней (кто-нибудь наверняка слышал истории про героин в детской микстуре — это оно самое). Никаких схем регуляции не было в помине — и Берлин 1920-х был одной из наркотических столиц мира, где кокаин подавали в кафе.
Отто фон Ранке
Важно понимать, что все это было еще до прихода к власти Гитлера, который с самого начала своей политической карьеры тщательно работал над образом «трезвого вождя» и был даже против кофеина, чего уж говорить о кокаине. Под властью Гитлера Германия начала ожесточенную борьбу с наркотиками…. прямо в ходе которой самым модным наркотиком в стране стал первитин — по сути, метамфетамин в таблетках, который свободно продавался в аптеках до 1939 года.
В наркотической истории рейха у Олера действуют два главных героя-доктора. Первый, Отто фон Ранке, профессор военно-медицинской академии в Берлине, в конце 1930-х искал лекарство от усталости, и добился невероятных (ну надо же!) результатов с первитином. К тому моменту, когда Ранке стало известно о разнообразных побочных эффектах первитина, его исследования уже «оценили» по всей Германии:
Военные врачи готовились к предстоявшему вторжению в Польшу и скупали в аптеках все запасы первитина, который — пока еще — в вермахт официально не поставлялся. Ранке оставалось лишь бессильно наблюдать за этим. Менее чем за неделю до начала войны он писал начальнику штаба Санитарной инспекции сухопутных войск: «Разумеется, это обоюдоострый меч — дать в руки армии лечебное средство, использование которого не ограничено случаями крайней необходимости».
Но это предостережение оказалось запоздалым. Начался неконтролируемый великий эксперимент. Щедро снабженные стимулятором и не получившие никаких указаний относительно его дозировки солдаты вермахта напали на своих ничего не подозревавших, трезвых восточных соседей.
Дальнейшие приключения немцев под первитином, по версии Олера, оказали существенное влияние на ход Второй мировой. Стремительная Французская кампания, кроме прочего, обошлась немцам в 35 миллионов таблеток первитина. Как еще ломиться пять дней подряд вперед на танках, да еще через Арденнские горы?
Уинстон Черчилль, назначенный премьер-министром Британии в день начала немецкого вторжения, явно ошибался — что происходило с ним довольно редко, — когда утешал своего французского коллегу премьер-министра Рейно: «Как показывает опыт, любое наступление рано или поздно заканчивается […]. Через пять-шесть дней они неизбежно остановятся из-за отсутствия снабжения, и тогда появится возможность для контрнаступления».
Тем не менее Роммель не остановился. Он рвался и рвался вперед, пользуясь в полной мере, как и Гудериан, отлаженной системой немецкой логистики — непредсказуемый, неконтролируемый, неудержимый. <…> Даже его непосредственный начальник генерал Гот перестал посылать ему письменные приказы, ибо, когда такой приказ поступал к нему на командный пункт, Роммель уже давно находился за всеми возможными горами и радиосвязь с ним отсутствовала. Он не чувствовал опасности, не обращал на нее внимания — типичный симптом употребления больших доз метамфетамина. И среди ночи он рвался вперед, с ходу атаковал хорошо укрепленные позиции, палил из всех стволов, словно берсеркер, постоянно застигая противника врасплох».
Как нетрудно догадаться, ряд историков знатно повозил Олера за красочные подробности, которых, возможно, и не было, но писатель только подчеркивает всю дикость ситуации. Вероятно, что употребление первитина — то есть, метамфетамина — было на тот момент самой обычной мерой. Иначе сам Роммель не стал бы открыто называть первитин «хлебом насущным», а Генрих Белль не рассказывал бы своим родителям — его письма цитируются в книге — как бодро проходит дежурство благодаря тем самым таблеткам из аптечки.
Теодор Морель
Олер приводит весьма любопытную трактовку событий, приведших к эвакуации Дюнкерка: по одной из версий, во всем был виноват Геринг, который уговорил Гитлера отвести танки и довершить начатое авиацией. Еще до книги Олера этот персонаж был связан с наркотической темой, как никто в рейхе — и автор не упускает возможности освежить его биографию.
Доктор Морель — второй главный герой истории Олера. Последние десять лет жизни Гитлера Морель встречался с ним почти ежедневно. По его запискам писатель освещает особую страницу жизни Гитлера. Наркотическая история Гитлера — более личная и менее интересная с точки зрения истории Второй мировой. На момент встречи с Морелем Гитлер страдал букетом расстройств. А ведь надо было делать дела — встречаться с генералами и принимать решения: тут на помощь приходил Морель со своим чемоданчиком.
Поскольку чрезвычайно занятый правитель постоянно опасался, что у него из-за проблем со здоровьем снизится работоспособность и он не сможет заниматься всем тем, чем должен (а заменить его некому), то начиная с 1937 года нетрадиционные методы лечения быстро приобретали все большее значение. Очень скоро несколько инъекций в день перестали быть редкостью.
Что принимал Гитлер? Силами Мореля, отчасти сведущего в разнообразных веществах, отчасти перепуганного необходимостью каждый день приводить в чувство Гитлера, меню было самое изощренное. От безобидных иньекций йода до первитина, кокаина и юкодала (он же оксикодон, полусинтетический опиоид).
Особое внимание Морель уделяет витаминам и гормонам — для добычи последних он налаживает их производство на Украине, используя органы забитого скота. Олер иронично припоминает, как Гитлер называл мясной бульон «вытяжкой из трупа», а после своих вегетарианских ужинов кололся настоящей вытяжкой из свиной мышцы.
После эйфории блицкрига истощенные первитином немцы столкнулись с позиционной войной, которую проиграли; эксперименты с наркотиками продолжались и далее. На этом фоне развивается личная, насыщенная химическими наименованиями история Гитлера и Мореля. Обе истории — с весьма сюрреалистичными и мрачными последствиями.
Как уже говорилось, не все историки были довольны исследованием Олера, для которого это был первый опыт в документальной прозе. С одной стороны, он намеренно приукрашивает, описывая первитиновый проход через Арденны или решение Гитлера по Дюнкерку; с другой — умеет красиво сопоставить факты и цифры. И отдельно отмечает, что принятые Гитлером вещества едва ли оправдывают его действия:
Гитлер принимал столько наркотиков, сколько ему требовалось для того, чтобы поддерживать себя в состоянии, в котором он мог совершать то, что совершал. Это ничуть не умаляет его чудовищной вины.
Впрочем, наркомания самого Гитлера на фоне безумия, что творилось в Германии и немецкой армии до, во время и даже пару дней после Второй мировой, просто меркнет. Только ради него и стоит прочитать эту книгу.