Реальный, а не примитивный Конан-варвар из поп-культуры, — это практически идеальный персонаж, которого нам так не хватает. А главное: он — не клише, любой с удивлением узнает в тех или иных ситуациях себя. Достаточно вспомнить, что одна из самых эпичных историй начинается, когда Конан идет купить чего-нибудь алкогольного для друзей и с ужасом узнает, что в этом городе его не продают после десяти вечера. В этот момент он понимает, что всемогущий Кром покинул его. Знакомая каждому история!
Конан-варвар учиняет кровавую расправу
над предрассудками о Конане
Глупая молва твердит, что Конан-варвар — дикарь, савант (а скорее и вовсе имбецил), бегающий в набедренной повязке и убивающий/насилующий все, что видит. Но более зрелые и знающие люди еще со времен Хайборийской эпохи знают: Конан на дюжину слоев глубже. Он — хитрец, профессиональный вор, прохиндей, оригинальный мыслитель и, без шуток, один из главных знатоков моды на всем континенте. А еще он чертовски самоироничен и вежлив. Потому что там, откуда Конан родом, невежливые не доживают до совершеннолетия.
И даже его стереотипная верность Крому оказывается под сомнением: «Мне по душе Бел, покровитель воров. Он здорово мне помогал, когда я был вором в Заморе!».
Роберт Ирвин Говард, родоначальник жанра меча и магии, создал Конана из Киммерии в 30-х годах, когда США сотрясала Великая депрессия, а людям был особенно нужен новый герой. И Говард разглядел надежду с неожиданной стороны: его персонаж обладал единственной суперспособностью — выживать в любых условиях, на фоне которых экономический спад казался пустяком. Иными словами, Говард открыл главную фишку сеттинга постапокалипсиса задолго до моды на постапокалипсис.
Самое же восхитительное, что этот герой был не только маскулинным (как предыдущие задумки Говарда), но и самориноичным. Откройте любой рассказ Роберта Ирвина, и вы будете удивлены: они выглядят как стебные, даже издевательские фанфики. Словно кто-то взял привычного нам по фильму со Шварценеггером Конана и решил написать остроумную пародию.
Конан как будто пытается следовать внутреннему маскулинному кодексу, но периодически срывается и начинает неподобающе чудить: то нервно шутит, чтобы скрыть испуг, то, перенервничав, прямо во время суда отрубит голову судье и бежит из города.
Как вам такой пример: Конан-киммериец попадает в затерянный город, где творятся безумные вещи. Его сопровождает прекрасная белокурая рабыня, которая впадает в истерику и начинает твердить, что они, видимо, умерли и теперь сами превратились в призраков. Конану в голову приходит остроумная идея: он со всей дури хлопает красотку по заднице и та визжит. «Видишь, мы не призраки, призраки не визжат, когда их шлепают пониже спины!» — резюмирует варвар. На самом деле, киммериец сам был на грани паники — он просто пытался убедить спутницу, что это не так. Совсем как неловкий тинейджер, который тщетно пытается впечатлить подружку.
Конан совмещает в себе несовместимое. Его биография интересна как отдельное произведение, хотя и полна брешей и противоречий. Он родился прямо на поле боя в племени киммерийцев, напоминающем кельтов. Его родной клан — самые резкие и мрачные из всех северян — Канах, так что реальное имя этого героя — Конан Канах. Его отец был кузнецом, а мать — вполне себе эмансипированной варваркой, не уступающей в воинственности мужчинам.
В отличие от слезливой истории из фильма, «каноничный» Конан не был жертвой судьбы. В 14 лет он уже направо и налево убивал врагов (в его племени не пролив крови противника нельзя называться мужчиной и познать женщин). Так что чирлидерши клана должны были вешаться на молодого спортивного юношу. Никто не убивал его родителей и не грабил его деревню. Наоборот, это Конан участвовал в набегах и даже отличился во взятии крепости Венариум.
В 15 лет киммериец действительно попадает в рабство, когда его банду разбивают соседние племена, деревни которых он с подростковой радостью предавал разграблению. Так что перед нами вовсе не герой, о котором автор заставляет лить горючие слезы. Наоборот, Конан — антигерой, он — тот еще засранец, эгоист и циник. Воспринимать его как сугубо маскулинную фантазию — глупо. Сам Говард однозначно дает понять: его варвар — не сборище клише о крутости, а хаотичный антигерой. Конан — простой, жадный до жизни человек, не без причуд и заскоков, в котором узнать себя подозрительно просто.
«Киммериец легко смеялся, но его гнев был страшен. Он ел за троих, а крепкие напитки были его радостью и слабостью. Во многом наивный как ребенок, не привыкший к утонченности, какую несет цивилизация, он все же отличался врожденным умом и ревниво оберегал свои права…
Его рогатый шлем был таким, какие носили золотоволосые аэзиры из Нордхейма; панцирь и наколенники сделаны наилучшими оружейниками Кота, а кольчуга под панцирем явно из Немедии; огромный меч был аквилонской работы, а великолепный пурпурный плащ не мог быть выткан в ином месте, кроме Офира».
Как видите, Конан не бегает в одной набедренной повязке, но предпочитает самые удобные и красивые вещи, какие удалось найти в цивилизованном мире. Он, конечно, варвар, но не дурак.
А еще Конан был гетманом запорожских казаков, но это вы, скорее всего, и так знаете из какой-нибудь беседы в баре с угрюмым незнакомцем в угольно-черном плаще.
Конан-варвар вырывает ноги стереотипам о Говарде
Конан-варвар — альтер-эго Роберта Говарда, созданное им в ту пору, когда участие в боксерских поединках, ирландская поэзия и виски перестали отвлекать его от фрустрации и мыслей о самоубийстве. Звучит мрачновато, но именно благодаря этому Говард вложил в него всю свою жажду жизни, а в выдуманный им сеттинг — свою немалую эрудицию.
Понять, откуда происходит Роберт, — значит понять, из каких живых и автобиографичных источников возник Конан.
Роберт Ирвин Говард
Роберт Ирвин Говард родился в Техасе в ту пору, когда тот был одновременно процветающим краем и местом, где жил по-настоящему жесткий народ. Его родители застали времена набегов индейцев (и обожали рассказывать о них), а земляки активно практиковали суды Линча и предпочитали сначала стрелять, а потом спрашивать.
Говард Лавкрафт, бывший другом Роберта Говарда, так написал о нем в некрологе:
«В жизни он ценил скорее силу тела и духа, чем интеллектуальные (интеллигентские) выкрутасы. Он имел рост выше 6 футов и массивное телосложение прирожденного воина, ценил суровый, простой образ жизни и всем этим сам напоминал своего широко известного героя Конана-киммерийца».
Родной городок Говарда Кросс Плэйнс испытывал одновременно расцвет нефтяной промышленности (население за короткое время увеличилось с тысячи до десяти тысяч человек) и всплеск преступности. Деньги текли рекой и манили не только работяг, но и стервятников (мошенников, грабителей и даже наемных убийц) со всей страны. И вспыльчивым, хранящим целые склады оружия, местным жителям не нужен был особый повод, чтобы воспользоваться второй поправкой. Техас Говарда был почти как королевство остготов при Теодорихе Великом — варварское, полное жизни и цветущее.
Отец Роберта — явно тот человек, у которого Конан-варвар позаимствовал такие черты, как отсутствие страха перед мертвецами, а также авантюризм, азарт и тягу к быстрой наживе. Он был врачом, патологоанатомом, а по совместительству участником финансовых пирамид (и, судя по всему, картежником). Мать Говарда считала себя эдакой дворянкой, которую выдали замуж за дикаря. Она пестовала в юном Говарде тягу к книжной культуре и любовь к своим кельтским предкам.
Маленький Говард рос в месте, где любой мальчик, который не записался на бокс, обречен на постоянные избиения в школе, а стрельба из револьвера на заднем дворе дома — лучшее хобби для совместного отдыха отца и сына. И при этом жаркая южная скука заставляла искать спасения в крепкой выпивке и литературе (как единственном доступном развлечении). Это было идеальное место рождения Конана, ведь каждый второй местный житель был его прообразом.
Роберта Говарда часто обвиняют в том, что он создал типичную литературу для лузеров и задротов (это мнение однажды высказал даже Стивен Кинг, что не делает ему чести). Дескать, забитый паренек, которого третируют школьные хулиганы, находит отдохновение в эскапизме, представляя себя на месте Конана. Ирония в том, что сам Говард был последним человеком, которого можно обвинить в малохольности. Он был настоящим здоровяком и качком — сам в юности разработал систему упражнений, которая позволила ему раскачаться до внушительных размеров.
Горожане Кросс Плэйнс считали Говарда фриком, который пишет книжки, вместо того, чтобы богатеть на нефти, как положено техасцу, но сказать ему это в лицо не рисковали — Роберт получил прозвище «Боб Два-Пистолета» и занимался боксом не зря.
Конан-варвар отрубает голову обскурантизму
Железо, бокс, изучение древних языков, дружба с Лавкрафтом, любовь к средневековой европейской литературе и огнестрелу, выпивка в барах по всему Техасу — в более позднее время паренек с такими интересами, скорее всего, стал бы основателем метал-группы. Одни только эти черты говорят о том, что Говард был неординарной персоной.
Но самое главное: его эрудиция и, опять-таки, дружба с Лавкрафтом, дают понять, что Конана создал не техасский увалень и невежда, каким часто пытаются представить Роберта, а человек, как минимум, с широким кругозором. Его Конан — это не столько ода маскулинности, сколько злая насмешка над цивилизацией и сатира.
По иронии варвар-киммериец оказывается гораздо разумнее цивилизованных народов. Судьба заставила его выучить с дюжину языков, причем он умеет еще и читать на них. Конан непредвзят и уважительно относится ко всем народам, кроме крайностей — слишком диких пиктов и снобских аквилонцев. Последние, словно в насмешку, станут его подданными, когда киммериец взойдет на трон Аквилонии.
Особенно смешно в этом смысле читать об антисемитизме Говарда. Единственный народ, который Конан считает равным своему, киммерийскому — это шемиты (довольно очевидно, чей это хайборийский аналог). Причем причина та же, что и в знаменитом афоризме Черчилля: Конан восхищен их расчетливостью и рациональностью, но не считает себя глупее, а потому не комплексует.
Любопытно и то, что Конан-варвар отличается той чертой, в отсутствии которой попрекают книги «меча и магии». Он растет как личность: из отбитого на всю башку подростка-гангстера (серьезно, иначе и не скажешь) он превращается в диковатого, но обаятельного искателя приключений, а затем и вовсе в весьма мудрого и дельного правителя.
Происходит это постепенно, так что в разных рассказах мы видим разного Конана. Он то хитрый вор, то натуральная тестостероновая макака, то зрелый серьезный правитель, которого волнуют не бабы и драки, а проблема легитимации своей власти на троне и прогрессивные налоговые реформы. Особенно забавно, что Конан, ставший королем Аквилонии, должно быть, вспоминал себя, молодого, со смесью стыда и ностальгии.
Стоит отметить, что рассказы о Конане написаны в «обратном» порядке. То есть сначала появляется именно Конан-император Аквилонии, опытный правитель и проживший поразительную жизнь воин, чья книжная жизнь явно вдохновлена биографиями Одоакра, Роберта Гвискара и Алариха. Затем, в более поздних рассказах, мы видим все более простого, все менее умудренного и при этом все более яростного и жадного до жизни Конана. Выглядит такая реверсивная эволюция новаторски, особенно для грошового развлекательного журнала Weird Tales, в котором публиковал свою сагу Говард.
Для того, чтобы убедиться в эрудиции Говарда, достаточно прочитать его эссе «Хайборийская Эра», в которой создатель Конана детально рассказывает о созданном им сеттинге так, словно речь идет о реальных исторических фактах. Придуманная Робертом эпоха была отражением древней и средневековой истории и якобы имела место около 20 тысяч лет назад. Все нынешние народы, так или иначе, произошли от своих аналогов в Хайборийской эре, и Говард довольно серьезно проработал мир Конана, снабдив его массой отсылок к реальным фактам.
Кстати, в игре по вселенной Говарда Conan Exiles действие происходит на берегу внутреннего моря Вилайет, так что где-то поблизости должны обитать те самые казаки и течь река Запорожка. А киммерийцы из реальной истории — это племя, жившее в окрестностях современного Крыма. Так что Говард, как видите, поднаторел даже в истории Восточной Европы.
Конан-варвар насилует фрейдо-марксизм
Когда в 1982 году вышел «Конан-варвар» с Арнольдом Шварценеггером в роли киммерийца, в США как раз был очередной всплеск интереса к фрейдизму и особенно фрейдо-марксизму. В самой Европе любовь к Делезу, Гваттари и прочим уже поугасла, но на другой стороне океана их идеи казались невероятно свежими и актуальными. Поэтому каждый второй критик посчитал необходимым провести тщательный фрейдистский анализ фильма. И это был просто праздник, материала хватило бы на докторскую диссертацию.
«Конан-варвар» действительно переполнен символами, причем часто самыми что ни на есть фрейдистскими. Картина начинается с цитаты Ницше «Что не убивает меня, то делает сильнее» и дальше начинает бомбить зрителя метафорами разной глубины и уместности вперемешку с крутыми приключениями. Больше всего бросается в глаза слой богоборческих символов — убийство лидера культа Тулса-Дума на глазах у его последователей и Конан, который сам начинает выглядеть как новое, молодое божество. Но это на поверхности.
Гораздо больше критиков захватили психотравмы Конана: смерть родителей, юность в неволе и явные проблемы с женщинами, которые в его объятьях то умирают, то превращаются в демонов. В итоге у него развилась целая цепочка комплексов. Например, подсознательное чувство вины за смерть родителей (согласно мировоззрению киммерийцев, он, хоть и был ребенком, должен был броситься в битву и погибнуть, тем более, книжный Конан лет в 12 уже рубил головы направо и налево).
Другой комплекс — эдипов, вылившийся в жажду символического убийства отца. На это явно указывают метафоры фильма: сломанный меч его папаши-кузнеца (сам по себе — символ кастрации), которым он обезглавливает Тулса-Дума, после чего выбрасывает за ненадобностью. Да и само убийство злого жреца происходит почти интимно: тот с помощью гипноза внушает Конану, что он — его новый отец. Конан поддается чарам, но все идет не по плану, и он отрубает Тулса-Думу голову. Очевидно, колдун не учел, что подсознательно каждый варвар (считай, любой мужчина) только и мечтает, что лишить жизни собственного родителя.
После убийства своего квази-отца Конан испытывает очистительный катарсис и становится более цельной личностью. Фрейдистский посыл разгадан, критик 80-х может поставить точку в рецензии и вознаградить себя новой дорожкой кокаина.
Любопытнее, что кроме жажды отцеубийства, «Конану-варвару» приписывали пропаганду ультраправых идей и угнетение пролетариата. Обычное обвинение в те дни. Неожиданно то, что некоторые из критиков почему-то посчитали, что каннибальский культ Тулса-Дума — не так уж плох и вообще идеологически гораздо позитивнее бегающего в исподнем качка. Ну, да, культисты использовали тяжелые наркотики (черный лотос), варили зелья из людей, но ведь они мечтали о новом мире без частной собственности и пытались организовать революцию, чтобы очистить мир. Конан же в этом смысле оказывался обычным реднеком и пособником Рейгана, который просто поломал то, чего не понимает, совершил правую контрреволюцию.
Справедливости ради, подобные фрейдо-марксистские заявления имеют мало общего и с фрейдизмом, и с марксизмом. Но такова была мода контркультурной интеллигенции 80-х.
Тут же досталось и самому Роберту Ирвину Говарду. Вспомнили и его личные проблемы с отцом, и болезненную привязанность к матери, и маскулизм, призванный компенсировать низкую самооценку. Иными словами, Говард казался именно тем самым человеком, который и должен был написать сценарий «Конана-варвара», напичкав его собственными фрейдистскими фантазиями.
Потрясающая, восхитительная ирония ситуации в том, что в оригинальных, книжных историях о Конане нет вообще ничего подобного. Говардовские рассказы намеренно лишены нарочитого символизма и каких-либо двойных смыслов. Роберт хотел создать персонажа, который в принципе плюет на цивилизованную тягу к рефлексии на пустом месте. Меч — это меч, враг — это враг. Секс, власть, насилие, смерть и вся жизнь Конана не перегружены подтекстом.
Сам Говард в юности серьезно увлекался восточным мистицизмом, но к моменту написания Конана как раз успел перегореть и разочароваться. Его варвар — это олицетворение жажды самого Роберта перестать заморачиваться и просто начать жить простой естественной жизнью.
Если вы приглядитесь, то отсутствие излишнего символизма в «Саге о Конане» очень подкупает. Добиться этого удалось именно потому, что сам Роберт собаку съел на символизме и прекрасно понимал, как сделать так, чтобы обойти его стороной. Так Говард (а с ним и мы) пришли к гениальной и древней как мир идее о том, что для того, чтобы написать что-то по-настоящему простое и ясное, нужно сначала поднатореть в тьме сложных вещей.
И вот перед нами оказывается совершенно иной Конан, совсем не тот примитивный и нелепый качок, каким мы представляли его раньше. Он, без шуток, — герой, которого можно и нужно взять с собой в XXI век.
Его простота и легкая дуболомность — результат не глупости автора, а разочарования в сложном и перегруженном. Конан — варвар, но не идиот, оказавшись в цивилизации, он прекрасно акклиматизируется, став хитрым и ловким вором и авантюристом. Киммериец разыгрывает карту дикаря, когда это выгодно, а сам не гнушается учиться грамоте и читать научные труды. А еще в его грубой маскулинности постоянно проглядывает ирония Говарда. До этого он уже создал эпос о варваре Кулле, в котором тот рубил головы и попутно размышлял о метафизике. Но та шутка была слишком очевидной, и автор решил работать тоньше. Опять же, для самого Роберта Конан был отдушиной, способом справиться с депрессией, когда участие в боксерских поединках и литры бурбона перестали приносить облегчение.
Если вы запутались в жизни, просто спросите себя: «Как на моем месте поступил бы Конан-варвар?».