Почти сорок лет назад этот седобородый мудрец сделал лучший в мире мультфильм. На работе он ходит исключительно босиком, великим мастером его называл сам Хаяо Миядзаки, а свою последнюю работу он делает вот уже тридцать лет. Юрий Норштейн не признаёт трёхмерной графики, устал отвечать на вопросы про своего гениального «Ёжика в тумане», а вот про незаконченную «Шинель» по Гоголю говорить просто не любит.
Disgusting Men пообщался с гениальным мультипликатором и узнал про первое воспоминание об огромной женской груди, дотошности фанатов Чебурашки — японцев, и о том, что полиции добрые мультфильмы включать уже поздно.
Про «Шинель», минкульт и деньги: На самом деле история продолжается, но только теперь мы деньги сами зарабатываем, в этом смысле всё спокойно. Слава Богу, что я не завишу от «пищеварения» Министерства Культуры или ещё от кого-то. Я денег брать не хочу. Пока на завершение мультфильма хватает; главное, чтобы жизнь не закончилась. Вообще никто из режиссёров никогда не показывает рабочий материал фильма; я, наверное, единственный, кто показывает сырые кадры. Но у меня не было другого выхода: надо было как-то открыться и искать деньги. Меценаты помогли издать двухтомник «Снег на траве», и книга эта нас кормит.
Про японского «Чебурашку»: Это не современная версия Чебурашки, это другой фильм, я его знаю и знаю ребят, которые его делали. Кстати, им довольно мощно помогали наши бывшие выпускники режиссёрских курсов, ныне режиссёры: они очень много сделали для этого фильма. Интересно другое. Перед началом работы они тщательно изучили оригинал, мультик Романа Качанова, и в точности, покадрово, повторили его — все куклы, все движения. А уже потом сделали подряд два своих новых фильма, но с учётом той, качановской пластики и игры.
Про важность искусства для детей: Это самый драматический момент. Мы об этом говорили, говорили, говорили, но нас не слышали. Теперь они — я имею в виду они в смысле правители — решили позаботиться и о детях тоже, но, я думаю, изрядно опоздали. Мне как-то был звонок, когда где-то в Казани были люди убиты на допросах полицией, в сущности — под пытками. В обществе пошёл гул. И вдруг мне звонок: «Юрий Борисович, мы тут министра внутренних дел Нургалиева пригласили для интервью на «Эхо Москвы», и он предлагает полицейским включать добрую мультипликацию». Я говорю — да опоздал он уже, давно опоздал, уже ничего не поможет. Так и с детьми — мы с ними тоже всё время опаздываем. Они у нас по остаточному принципу идут, но нет понятия, что именно они будут представлять потом будущее страны, страна перейдёт в их руки. Мы уже видели, в какие руки она перешла; но следующее поколение может быть ещё чудовищнее, если в них не будет чувства жизни, чувства сострадания, справедливости.
А то, что сейчас для детей делают… Специально не включаю ничего, но на фестивали же езжу, вижу, что делается. На меня огромное впечатление произвела «Снежинка» Натальи Селезнёвой. Видите, его, наверное, никто и не знает. А почему это всё не доходит до телеэкранов? Потому что каналы перекрыты договорами с иностранными компаниями. И там будут показывать всякое барахло, потому что за это платят деньги, вот и всё. Они же все в договорах этих, и поэтому не могут в хорошее время показывать то, что следовало бы смотреть детям.
Про ремейк «Ёжика в тумане»: Всё равно сделают дешёвку. Сути фильма они не понимают. Не понимают, что нарисовать этот персонаж так, как они хотят, невозможно. Никакой компьютерной графики — были и обращения, когда какие-то подлецы сделали трёхмерного Ёжика, но им в итоге заткнули рот сами зрители. Но мне суета вокруг мультфильма вообще не нравится. Не люблю суету.
Про «Сказку сказок» и детское мировосприятие: Я впервые почувствовал жизнь и себя в этой жизни году в 45-ом, когда мне было три с половиной года. К этому времени вернулась с фронта моя тётка, она там служила в авиаполку, успела выйти замуж. Вернулась она беременная, но получилось так, что её новорождённый сын умер через две недели от заражения крови, об этом мне мама рассказала. Но у тётки было много молока, и у меня осталась в памяти невероятная картина: в утренних сумерках она сцеживала в коричневую кружку молоко. Я всё видел и прекрасно всё запомнил, особенно цвет: почти белое молоко, коричневая кружка и вот эти сумерки, тишина, звон молочной струи — это всё так и осталось во мне. И самые главные мои впечатления: я увидел огромную грудь, и если сейчас психоаналитики за творчество моё возьмутся, то сразу скажут — о! это у него всё с того времени! Но, так или иначе, этот кадр попал в фильм «Сказка сказок», несколько в другой интерпретации, но впечатления от него те же.
О красочности детских воспоминаний: Моя комната в коммунальной квартире, светится абажур, стол. Меня всегда поражало, как мама накрывает его скатертью: она легонько брала её пальцами, бросала на стол, а скатерть парусила, вздымалась, а потом, теряя равновесие, осаживалась, принимая форму стола. Я всегда был заворожён этим. И всё это ещё сверху освещалось абажуром, и прямоугольник стола был очень чётко обозначен. Кроме того, в комнате пахло бельём, которое было принесено с мороза, а с мороза оно стояло колом и это были такие паруса. Мама развешивала его и оно обвисало, отдавая комнате пряность зимнего морозного дня.
О яблоках: Яблоки для меня были вообще космическим происшествием. Мы с мамой летом жили в маленьком городке Клинцы близ Белоруссии, и в августе он просто весь был пропитан запахами яблок и варенья, потому что варили его во всех садах. Мама ездила с моей тётей Цилей на базар и покупала там огромные яблоки: два — и уже килограмм. И вот представьте: я маленький, держу это гигантское яблоко и смотрю в его сердцевину. Откуда веточка, всё пытался понять, откуда она, потому что она уходила в бесконечность.
Про Миядзаки: Мы с ним очень близко знакомы, и он мне чрезвычайно близок не фильмами, а по своей человеческой сути, по темпераменту. Он переживает за будущее жизни – за детей. Говорит: что за дети сейчас? Они не могут развести костёр, они не могут даже на дерево забраться, они даже локти не обдерут нигде! Когда они сделали у себя музей мультипликации, я удивился: Миядзаки сделал там склад дров, поставил печку, тамошние дети же никогда этого не видели. Так мало того: он посреди двора поставил старую японскую колонку, какие мы видим в его мультфильмах! И детей оттуда не оттащишь, они уже мокрые сверху донизу, но продолжают качать воду, продолжают брызгаться — счастье!
К слову, японцам Норштейн так полюбился, что они пытались выкупить одну его малоизвестную работу. В конце девяностых Юрий Борисович снял для «Спокойной ночи, малыши» две заставки, в начало и конец программы. Но чувствительные дети и их гораздо более чувствительные родители кощунственной смены пластилинового ролика, который и по сей день открывает программу, на тёмную, под винтаж, заставку Норштейна не выдержали, и на телеканал посыпались письма с просьбой такую детскую готику убрать, вернуть старую заставку, мороженое по 48 копеек и колбасу по рупь двадцать. Чуть позже японцы узнали, что полтора года работы великого мультипликатора лежат на полке, и попытались ролики выкупить, однако канал заломил такую цену, что грустные самураи домой вернулись несолоно хлебавши.
Беседовал Алексей Соколов.
Фото с официального сайта студии Юрия Норштейна.
