Когда мы вспоминаем знаменитых людей прошлого, в памяти всплывают великие дела и памятники, рядом с которыми чувствуешь себя маленьким и ничтожным. Если это кого-то утешит — для современников эти гиганты были обычными людьми, и почти наверняка про самого важного и гениального человека кто-нибудь да думал: «Боже, какой же он козел». Особенно те, кто ближе всех и кого проще ранить: семья и любимые.
Отвратительные Мужики рассказывают о нескольких гениях русской литературы с непривычного ракурса — с точки зрения их жен, кому эти парни в промежутках между созданием шедевров попортили немало нервов. И истории этих женщин подчас впечатляют больше любой античной трагедии.
Софья Берс (Толстая)
Про сложные отношения Льва Толстого с семьей мы частично писали в в отдельной статье, посвященной писателю, но его супруга Софья Андреевна пережила столько, что заслуживает отдельной истории. Несмотря на то, что Толстой и его жена любили друг друга искренне и, насколько можно судить, верно — несмотря на то, что до свадьбы граф регулярно соблазнял крестьянок-служанок и ходил к шлюхам — и они прожили в браке 48 лет, писатель натворил столько ошибок, что хватит на небольшой список «Как быстро превратить жизнь жены в ад»:
- Сразу после свадьбы в порыве честности дать ей прочесть старые дневники (где расписано, как ты соблазнял крестьянок-служанок и ходил к шлюхам).
Когда они поженились в 1862 г., Толстой был на 16 лет старше своей 18-летней избранницы и разгульное прошлое мужа, мягко говоря, шокировало благонравную девушку. Ее можно было понять: там он, например, писал о том, как невероятно влюбился в крестьянскую девку в Ясной Поляне, которая потом от него родила бастарда. «…Все то нечистое, что я узнала и прочла в прошлых дневниках Льва Николаевича, никогда не изгладилось из моего сердца и осталось страданием на всю жизнь», — писала она.
- Безостановочно строгать детей, при этом распинаясь о презрении к похоти.
Заменив всех женщин одной Софьей, Толстой использовал ее по максимуму для удовлетворения мужских нужд — и для деторождения, поскольку только дети, с точки зрения писателя, оправдывали мерзкий грех соития (без которого, он, впрочем, не мог существовать и очень тяготился). «Из тринадцати детей, которых она родила, — писал сын Толстых Илья, — она одиннадцать выкормила собственной грудью. Из первых тридцати лет замужней жизни она была беременна сто семнадцать месяцев, то есть десять лет, и кормила грудью больше тринадцати лет…».
Мало того, что Толстой буквально не давал жене передохнуть, устроив скандал, когда у нее пропало грудное молоко, и она отдала одного из детей кормилице, он презирал не только себя, но и ее за «распутство», считая, что она частично виновата в его похоти, которую он не в силах побороть. Нетрудно догадаться, что Софья бывала в бешенстве от таких морализаторских рассуждений супруга, особенно когда в 1890-х он опубликовал «Крейцерову сонату», повесть, где осуждает уже даже и супружескую половую жизнь, называя любой секс развратом и мерзостью. «Да, если б я это его убеждение прочла 29 лет тому назад, я ни за что не вышла бы за него замуж…», — возмущалась Толстая, найдя в дневнике графа запись о том, что любви нет, есть только «плотская потребность сообщения и разумная потребность в подруге жизни».
- Забить на быт, взвалив на жену управление большой семьей и имением и все финансовые вопросы.
Толстой стал безоговорочно главной звездой русской литературы в 1870-х, после публикаций «Войны и мира» и «Анны Карениной», но со временем преисполнился презрением к своим хитам, уделяя больше внимания педагогике, философии, и, конечно, нравственному спасению человечества через аскетизм, мирную анархию и любовь к ближнему. Работа забирала все время, и чем дальше, тем меньше Толстой обращал внимание на хозяйство, имение в Ясной Поляне и материальную сторону жизни семьи с девятью детьми.
Когда в 1884 г. жена, пытаясь сверстать семейный бюджет, прислала Толстому список расходов, по которым надо платить каждый месяц, он ответил снисходительно: «Не могу я, душенька, не сердись, приписывать этим денежным расчетам какую бы то ни было важность». Звучит неплохо, но кто-то все равно должен был платить по счетам и обеспечивать семью, и все эти обязанности легли на плечи Софьи. Разумеется, жену это очень бесило.
А позже, когда Толстой прослыл великим учителем жизни, и в Ясную Поляну потянулись визитеры со всех концов Руси, в том числе попрошайки и вообще мутный люд, жизнь графини вообще превратилась в ад: видеть-то все хотят мужа, а следить за порядком приходится тебе. Не зря Софья писала: «Хозяйство — это борьба за существование с народом» и «Он мне гадок со своим народом…».
Этими историями противоречия Толстого и его жены, а также мерзкие поступки гениального автора не исчерпываются: был и случай, когда он накричал на нее так сильно, расколотив все в комнате, что у женщины, в очередной раз беременной, случился выкидыш. В другой раз Софья едва не убила себя, как героиня мужа Анна Каренина — бросившись под поезд, и только случайная встреча с родственником остановила ее.
Это не значит, что семейная жизнь Толстых была беспросветным адом: все же супруги любили друг друга, о чем свидетельствуют сотни нежных писем друг к другу, а первые 15 лет брака, пока Толстой еще не предпочел думы о всем мире проблемам своей семьи, вообще вышли очень счастливыми. Но дальше начался мрачный период, закончившийся общей катастрофой: в 1910 г. умирающий Толстой бежал из Ясной Поляны, где сходил с ума от ощущения контроля со стороны жены, и умер через 10 дней на железнодорожной станции. Возможно, жизнь обоих выдающихся людей — а Софья и в уме, и в силе личности если и уступала своему супругу, то незначительно, — была бы куда легче, если бы они могли развестись и начать все с начала, а не мучать друг друга безостановочно.
Анна Сниткина (Достоевская)
Казалось бы, Достоевский, создавший целую вереницу мрачных миров и безнадежных героев, должен быть еще более ужасен в быту, чем его главный конкурент за звание лучшего русского романиста. Но это не так: у второй жены писателя Анны (первый брак был неудачным, и супруга рано умерла), с которой он счастливо прожил 14 лет до своей смерти в 1881 г., остались очень теплые впечатления о жизни с Достоевским — несмотря на терзавшую его эпилепсию и игровую зависимость. Впрочем, и ей пришлось пережить немало неприятного из-за сложной натуры Федора Михайловича.
«Глубокая жалость невольно закрадывалась в мое сердце при его рассказах о тяжелых обстоятельствах, из которых он, по-видимому, никогда не выходил, да и выйти не мог», — писала Анна о своих первых впечатлениях от Достоевского, к кому она пришла на работу стенографисткой. Некоторые из этих обстоятельств затронули и ее жизнь. Когда они познакомились, на Достоевском висели многочисленные долги, унаследованные от родственников, и ему приходилось писать поденщину, не особо заботясь о качестве текстов. Эпилептические припадки были мучительны — во время них писатель резко терял сознание и кричал от боли.
Но хуже всего была игровая зависимость. Достоевский на момент женитьбы уже знал, что у него проблемы с рулеткой, и в порыве азарта он проигрывается в прах, но все-таки во время медового месяца в Германии и Швейцарии решил попытать счастья. Анна не противилась, наоборот, уверяла мужа, что ничего плохого из этого не будет, о чем впоследствии пожалела. Как и многие зависимые от игры, Достоевский был уверен, что знает «метод», который позволяет наверняка выигрывать, но в итоге прогорал раз за разом. «Не прошло недели, как Федор Михайлович проиграл все наличные, и тут начались волнения по поводу того, откуда их достать, чтобы продолжать игру. Пришлось прибегнуть к закладам вещей. Но и закладывая вещи, муж иногда не мог сдержать себя и иногда проигрывал все, что только что получил за заложенную вещь», — вспоминала Анна.
Скоро она поняла, что у мужа настоящая зависимость, сродни психическому заболеванию. Когда они жили в Баден-Бадене в 1869 г., ей приходилось просить свою мать выслать деньги, но Федор Михайлович проигрывал и их, каждый раз плача, падая на колени перед женой и проклиная себя. «Это не простая слабость воли, а всепоглощающая человека страсть, нечто стихийное, против чего даже твердый характер бороться не может», — оправдывала супруга Достоевского, но можно представить, как мучительно ей было видеть мужа и великого писателя (его фанаткой она была еще до знакомства) в таком состоянии.
Анна Сниткина с детьми
Надо отдать должное семье Достоевских: Анна не взрывалась, терпеливо поддерживала мятущегося писателя и, как могла, отвлекала его от игорного стола, заменяя психолога. Он, в свою очередь чувствуя глубокую благодарность, сделал все, чтобы побороть игорную зависимость, и ему это удалось. Последний раз он играл в 1871 г., традиционно проигрался и полностью завязал.
Вообще, несмотря на все проблемы Достоевского, история его брака с Анной Сниткиной вышла скорее счастливой для обоих. Супруги пережили и бедность, и смерти двух детей в младенчестве, и другие испытания, доказав, что взаимная поддержка и искренняя любовь, как это ни банально, — лучшее лекарство от любых жизненных проблем и личностных заскоков. Последний роман «Братья Карамазовы», который многие считают вершиной его творчества, Достоевский посвятил именно Анне.
Любовь Менделеева (Блок)
Дочь того великого химика, Любовь Блок-Менделеева своей семейной жизнью (подробно описанной в мемуарах) доказала: нормальным женщинам для сохранения психического здоровья лучше не связываться с тонко чувствующими поэтами, одержимыми культом Прекрасной Дамы. Александр Блок, этакий Изможденный Белый Герцог русской поэзии, вполне искренне любил будущую жену еще со времен их первых встреч, когда оба были подростками. Но любовь Блока была специфической: например, он уже после свадьбы целый год наотрез отказывался заниматься с женой сексом.
Пунктик поэта насчет соития был не таким, как у Толстого, но еще более обидным для супруги. Блок не имел ничего против секса, но искренне считал, что он опорочит его чистое чувство к Прекрасной Даме, которой для него и была Любовь. Поэтому он спал с другими женщинами, включая проституток, но только не с ней.
Потом бойкая Менделеева все же убедила его несколько отойти от рыцарских идеалов, но на протяжении всего супружества они в основном изменяли друг другу, при этом честно рассказывая о своих романах на стороне. «Я потом легко отдавала дань всем встречавшимся влюбленностям — это был уже не вопрос, курс был взят определенный, парус направлен, и дрейф в сторону не существенен», — говорила сама Любовь. Автор «Незнакомки» и «Двенадцати» формулировал еще более афористично: «В моей жизни были всего две женщины — Люба и все остальные».
«Несомненно, вся семья Блока и он были не вполне нормальны», — трезво оценивала ситуацию уже овдовевшая Любовь в мемуарах, которые Анна Ахматова обозвала «порнографическими» (Ахматова вообще не любила жену Блока, называя ее вставшим на ноги бегемотом). Роман и совместная жизнь Александра и его жены, со сложными многоугольниками отношений, смешивала любовь и раздражение, конфликты и нежность в пряный коктейль, возможный только в Серебряном веке. С одной стороны, красиво, с другой, очень мучительно для всех участников. Оборвалось все резко, когда Блок умер еще молодым, в 40 лет, в 1920 г. «Прекрасная Дама» Любовь Блок-Менделеева прожила еще 19 лет, но замуж второй раз так и не вышла.
Вера Муромцева (Бунина)
В отличие от Блока, которого, как и почти всех коллег по литературному цеху, Бунин считал бездарностью, автор «Жизни Арсеньева» и «Окаянных дней» был прагматичен и напрочь лишен сложных психологических закидонов на тему секса — почитайте те же «Темные аллеи», чтобы оценить искушенность. Но мучить свою преданную жену Веру это ему не мешало.
Щеголь-дворянин, излучающий аристократическое презрение ко всему простому и обыденному, Бунин был уверен, что главное топливо для творчества — несчастья. После встречи с Верой Муромцевой, которая станет ему второй женой фактически с 1907 г. (хотя обвенчаются они только в 1922-м), он обронил: «Поэт не должен быть счастлив, должен жить один, и чем лучше ему, тем хуже для писания. Чем лучше ты будешь, тем хуже…». Вера, смеясь, ответила, что постарается быть как можно хуже, но в итоге всю их жизнь источником конфликтов и травм, конечно, был муж.
Вера, не задумываясь, жертвовала ради мужа всем, проглатывала страдания, вызванные романами Бунина на стороне, которые тот даже не особо скрывал. Для жены он был гением, человеком, неподсудным обычным нормам морали, и она изо всех сил старалась не ревновать, хотя дневники и воспоминания указывают, что это было нелегко, особенно когда уже в эмиграции во Франции он познакомился на пляже с молодой писательницей Галиной Кузнецовой, влюбился, закрутил роман и привел ее жить вместе с семьей. «Ян сошел с ума на старости лет. Я не знаю, что делать!», — сетовала Вера, но терпела и со временем даже подружилась с наивной и добродушной Галиной, которая была больше чем в два раза младше ее мужа.
«Я вдруг поняла, — писала Бунина в своем дневнике, — что не имею даже права мешать Яну любить, кого он хочет, раз любовь его имеет источник в Боге. Пусть любит Галину… только бы от этой любви ему было сладостно на душе…». Как это всегда бывало со сложными творческими натурами и их спутницами/спутниками жизни в XIX-XX веках: звучит возвышенно, но суть — абсолютно нездоровые отношения, где кто-то (и чаще женщина) выступает жертвой.
Сам Бунин к жене, конечно, испытывал теплые чувства, но воспринимал как собственность. «Любить Веру? Как это? Это все равно, что любить свою руку или ногу», — выдал он в разговоре с Ириной Одоевцевой. Эгоизм вообще был присущ этому, мягко говоря, неоднозначному человеку: его коллега по эмиграции и писательству Вера Берберова вспоминала, как во время Второй мировой войны, когда все жили впроголодь, и она с трудом наскребла денег купить колбасы на 12 бутербродов (праздновала день рождения), нобелевский лауреат Бунин пришел раньше всех, посмотрел на бутерброды, и неторопливо сожрал все 12 кусков колбасы, оставив остальным серый хлеб. Чуть менее титулованный и эстетичный нахал мог бы за такое и в морду получить.
Впрочем, жизнь и так достаточно потрепала Бунина: до смерти жил на чужбине, в постоянном безденежье даже после Нобелевки. Молодая Галина Кузнецова, кстати, ушла от него к лесбиянке. А преданная Вера осталась, и главный писатель русской эмиграции умер у нее на руках в 1953 г.
Татьяна Лаппа (Булгакова)
Если проблемы большинства женщин в этом списке укладываются в стандартный пакет семейных конфликтов: измены, противоречия, безденежье, то на долю Татьяны Лаппы, первой жены писателя-врача Михаила Булгакова, выпали испытания более экзотические: борьба с наркоманией мужа, грозящего ее убить. Татьяна стойко перенесла все это и, по сути, спасла жизнь будущего создателя «Белой гвардии» и «Мастера и Маргариты», но любимый супруг все равно подвел.
Поженились они рано: Булгакову в 1913 г. было 22, его жене 20. Вскоре началась Первая мировая война, врача Булгакова отправили на фронт, Татьяна поехала ним, работала сестрой милосердия, как вспоминала позже, «держала ноги, которые он ампутировал». Войну пережили вместе, вместе же отправились в 1916 г. в Смоленскую губернию, где Булгаков по-прежнему работал врачом, леча крестьянские хвори. Однажды привезли младенца, заболевшего дифтеритом, и чтобы спасти его, Булгаков разрезал горло, вставил в него трубку и отсасывал дифтеритные пленки, рискуя заразиться. Ввел себе вакцину (очень болезненную) и, чтобы как-то утихомирить страдания, начал принимать морфий. Быстро привык и превратился в настоящего наркомана.
В ломке писатель был страшен: швырнул в жену горящим примусом, едва не устроив пожар, заставлял бегать по голодной Вязьме в поисках ампул морфия. Чуть позже они переехали в Киев, где зависимость только обострилась: Булгаков угрожал жене револьвером, требуя наркотик. Автор-наркоман целится в жену из пистолета — почти история Уильяма Берроуза, только во времена русской Гражданской войны. К счастью, в отличие от американского коллеги, убийцей Булгаков так и не стал, а Лаппа, постепенно снижая дозу (разбавляла морфий водой), умудрилась вывести его из наркотической зависимости. По крайней мере, на время: считалось, что с джанком Булгаков полностью завязал в 1918 г., но пару лет назад исследователи нашли следы морфия на рукописи «Мастера и Маргариты».
Героизму Лаппы можно лишь позавидовать: в Киеве она еще и выходила писателя, когда тот тяжело болел тифом, продав все украшения и их обручальные кольца, чтобы покупать больному еду. В начале 1920-х, когда Булгаковы уже перебрались в Москву и жили впроголодь, Татьяна помогала мужу, пока тот работал над «Белой гвардией», постепенно выбивался в люди и становился успешным писателем. Что характерно, как только стал, с Лаппой он развелся: боевая подруга и спасительница слишком мало интересовалась его литературными трудами, и десятки новых поклонниц затмили ее скромное обаяние.
Он женился снова, на Любови Белозерской, но постарался сохранить с бывшей женой хорошие отношения. Ничего не получилось — по понятным причинам Лаппа очень обиделась на Булгакова и однажды выгнала вон. Он жил, писал, был женат еще дважды, болел, страдал от давления советской власти, создавал свое главное произведение без надежды на публикацию, и умер в 1940 г. в 48 лет. Татьяна пережила его на 42 года.
