В конце 40-х годов писатель Джон Стейнбек (см. «Гроздья гнева») и фотограф Роберт Капа махнули в нью-йоркском баре по абсенту и решили, что им срочно нужно посетить СССР и рассказать, как там живет простой люд.
Для поездки было выбрано лучшее время. После войны в стране шла мощная кампания по борьбе с тлетворным влиянием Запада и особенно — Америки. Лия Жданова в книге о путешествии Стейнбека обрисовывает ситуацию: в 46-м году, за пару месяцев до приезда писателя, в СССР судили профессоров Клюеву и Роскина за то, что они передали американским коллегам созданный ими препарат круцин (считалось, что он помогал от рака); через год в антисоветской пропаганде обвинили профессора, который работал над книгой «История американской литературы» — и таких случаев были десятки. В то же время Черчилль уже произнес свою фултонскую речь про «железный занавес», а на родине Стейнбека уже в курсе «красной угрозы».
И тем не менее, Стейнбек и Капа решают ехать в Москву — и их туда даже пускают! По случайности, американцев не встречают, и им не сразу удается снять себе номер. Первое время они тусуются с иностранными журналистами в «Метрополе». Когда же ВОКС (Всесоюзное общество культурной связи с заграницей) предоставляет им номер в «Савое», все сразу встает на свои места:
«Через улицу, на втором этаже, был виден человек, который заправлял чем-то вроде мастерской по ремонту фотоаппаратов. Он долгие часы копался в оборудовании. Позже мы обнаружили, что по всем правилам игры, пока мы фотографировали его, этот «мастер по ремонту фотоаппаратов» фотографировал нас».
С этого момента Стейнбек и Капа оказываются на поруках у советских властей. Неделю они проводят в Москве в компании гидов, которые предоставляет им ВОКС: сначала строгой комсомолки Светланы, которую герои называют «Суит-лана». Затем — Ивана Хмарского, начальник американского отдела ВОКС-а. По ходу книги Стейнбек и Капа регулярно стебут Хмарского, называя его кремлевским гремлином, который приносит несчастья. Вместе с ним они посещают Киев, Сталинград и Тбилиси, а также несколько колхозов.
Американцы ведут на удивление смелые беседы с колхозниками про устройство власти и сельского хозяйства в СССР и Америке. Как потом писал в своих мемуарах сам Хмарский, все русские, с которыми разговаривал Стейнбек, были тщательно подготовлены. Отдельные же персонажи, по его словам, работали в КГБ — как лихой водитель из Тбилиси, который так пришелся по душе писателю.
Хмарский с сожалением вспоминает, какими «простаками» порой казались ему гости. Но весь этот театр не особо мешает Стейнбеку выхватывать куски настоящей жизни послевоенной России. Особенно — в Сталинграде:
«Прямо перед гостиницей, на месте, куда непосредственно выходили наши окна, была небольшая помойка, куда выбрасывали корки от дынь, кости, картофельные очистки и другой подобный мусор. Чуть дальше за этой помойкой был небольшой холмик, похожий на вход в норку суслика. Каждое раннее утро из этой норы выползала девочка. У нее были длинные босые ноги, тонкие и жилистые руки, а волосы были спутанными и грязными. Она казалась черной от скопившейся за несколько лет грязи. Но когда она поднимала лицо, это было самое красивое лицо, которое мы когда-либо видели».
Фотографии той девочки, как и множество других, у Капы в итоге конфисковали — и все же он привез из России множество не менее эффектных снимков. У Стейнбека такой проблемы не было: все слова он донес до родины в целости, рассказав в книге «Русский дневник» и про ту девочку, и про фарцовщиков, и про особенности русского быта, которые не скрыть даже в самой шикарной московской гостинице:
«В этой ванной комнате была и еще одна особенность, которой характеризовались все виденные нами ванные комнаты Советского Союза. <…> В то время, когда все краны постоянно подтекали, все стоки, напротив, были полностью водонепроницаемыми. Следовательно, если вы заполните ванну водой, то она там стоит, а если выдергиваете затычку, то она не имеет совершенно никакого эффекта — вода из ванной не уходит».
С одной стороны, американцев образцово «погуляли» по СССР. С другой, какими бы доброжелательными простаками они не казались, в рассказе Стейнбека «срежиссированные» встречи с колхозниками и прочими счастливыми советскими людьми круто контрастируют с моментами, которые ни Хмарский, ни «Суит-лана» скрыть никак не могли. В идеальном для СССР сценарии Стейнбек и Капа должны были повторить «эффект Бернарда Шоу»: в свое время того так здорово повозили по довоенной России, что Шоу стал одним из главных успехов советской пропаганды за рубежом. Со Стейнбеком и Капой это не прокатило.
