Рецензия на «Дом, который построил Джек»: в Ад за искусством

6 декабря в российский прокат вышел фильм «Дом, который построил Джек» Ларса фон Триера. Картина о серийном убийце и его весьма нетривиальном взгляде на мир еще до премьеры вызвала целый шквал негодований и критики — в случае с фон Триером без этого не обходится практически ни одно творение режиссера.

В итоге «Дом, который построил Джек» полностью оправдал ожидания фанатов и хейтеров и получился по-настоящему отвратительным, жестким, смешным и полным философских рассуждений. В фильме расчленяют женщин, убивают детей, калечат животных и рассуждают о гармонии природы и искусства — и это еще не самое интересное.

ВНИМАНИЕ: дальше будут спойлеры!

Начинается картина с черного экрана и главного героя Джека (Мэтт Диллон), рассказывающего спутнику по имени Вердж (Бруно Ганц) о своих похождениях на поприще серийного убийцы. Диалог мужчин — нить повествования, состоящего из пяти отдельных эпизодов, каждый из которых связан с конкретным убийством.

На дворе семидесятые или начало восьмидесятых, точно не ясно. Джек, страдающий от обсессивно-компульсивного расстройства (мании чистоты и порядка вокруг) и кучи других психических недугов, с детства хотел быть архитектором, но вынужден зарабатывать на хлеб трудом инженера. Ему это, мягко говоря, не очень нравится — Джек проводит параллель между профессиями архитектора и инженера, сравнивая их с композитором и исполнителем песен. Первый — создает музыку, второй — лишь играет ее. Подобные размышления для него не просто важны — это главная движущая сила, толкающая героя на путь маньяка.

Мистер Изощренность, как он себя называет, крепок на вид, хладнокровен и полностью лишен эмпатии. Чтобы общаться с окружающими, Джек подолгу тренируется перед зеркалом, пытаясь копировать элементарные человеческие эмоции. При этом он чрезвычайно умный и изворотливый манипулятор — по крайней мере, так говорит сам фон Триер, вклеивающий в канву мини-сценки с Джеком, в которых тот держит таблички с соответствующими эпитетами.

К концу фильма маньяк говорит о том, что убил за свою жизнь больше шестидесяти человек: мужчин, женщин и детей, но нарратив строится лишь на нескольких ключевых убийствах.

Первая жертва, героиня Умы Турман, встречает Джека на дороге в лесу. У дамы сломалась машина, и она требует от Джека, чтобы тот помог ей с починкой и повозил по округе по делам. Вторая женщина, ставшая жертвой маньяка, пустила его в дом, когда тот представился страховым агентом. В третьем эпизоде Джек убивает сразу троих: женщину и двух ее маленьких детей, при этом режиссер точно не говорит — семья ли это самого душегуба или нет. Четвертая история завязана на девушке Жаклин, которую убийца зовет Простушкой, а пятая — на странном приятеле Джека, единственном мужчине среди показанных жертв.

Объединяет этих людей одно — они все непроходимые тупицы и прирожденные «овцы на заклание», и это не моя оценка их поведения — так их аттестует режиссер, включающий в сюжет рассуждения героев о стихах Блейка и божественной, извечной природе жертвы и ее палача. В этом смысле фон Триер пользуется очевидным художественным допущением, переводя жертв маньяка из живущих в реальности людей в выписанных на отдельных листах персонажей, с которыми как в песочнице балуется Джек.

Тем не менее, даже учитывая все допущения и намеренную цель автора «поскрести металлом по стеклу», от большинства сцен становится не по себе — принять как игру архетипов и метафор сцены с расчленением детей не очень-то получается.

Поскольку фильмы фон Триера никогда не строятся на реализме (на натурализме сцен с убийствами — да), воспринимать «Дом, который построил Джек» следует в разрезе его фильмов-размышлений. Если предыдущая картина, «Нимфоманка», исследовала природу Эроса, любви и вожделения, то «Дом, который построил Джек» сосредоточился на Танатосе — смерти, ее красоте и обязательности.

Построены два этих фильма в похожем ключе — тот же диалог двух точек зрения, однако если в «Нимфоманке» спорили необузданная, страстная Вульва и вялый пенис Рассудительности, то в «Доме…» противопоставлены друг другу природная гармония плясок Смерти (жестокой высшей силы, действующей руками Джека) и холодный голос Разума. Оба фильма в этом смысле об искусстве, борьбе двух его начал — дионисийского и аполлонического, но не только.

Постепенно зритель понимает, что Вердж — это Вергилий, проводник Данте из «Божественной комедии», который в конце фильма ведет Джека, наконец достроившего свой дом, в преисподнюю. Выбран этот персонаж не случайно.

В разговоре с главным героем картины автор бессмертной «Энеиды» выбирает сторону классического нарратива — любое произведение, даже самое на первый взгляд жестокое и страшное, строится на конфликте, борьбе начал и символов и является результатом кропотливой работы ума. Мотивацией для этой работы должен быть гуманизм, а целью —эксперимент, возможный лишь в фантазии, иначе ничто не имеет смысла.

Джек, перенесший искусство со страниц и холстов в жизнь, говорит об обратном — творчество не является площадкой для умствований художника, который попросту не может воплотить фантазию в реальность из-за нравственных законов нашей цивилизации.

Убийства и геноцид в этом смысле — единственное реальное проявление человеческой воли и тяги к прекрасному. Акция, в силу своей одномоментности и конечности, — самое верное решение, которое исключает эпигонство (бессмысленное и банальное копирование). Каждая смерть уникальна и поэтому величественна.

Фон Триер в этом ключе вряд ли находится на стороне Джека, но в его доводах режиссер видит некое зерно. Тем не менее, постепенно герой превращается из сильной, постоянно контролирующей себя и пространство личности, убивающей из тяги к великому, в расхлябанного маньяка, действующего лишь инстинктами.

Дионисийское в этом смысле победило аполлоническое — «зверь» внутри Джека разорвал «волю», убив сначала расстройства, которые формировали его суть и давали ему необходимые для «смертельного искусства» рамки, а потом и полностью разбив все его желания.

Ад, на мой взгляд, показан в фильме для двух вещей. Первая — в преисподней властвует тотальная дисгармония, которую фон Триер ловко передает камерой и звуком: меняет ракурсы и пленки, создает мешанину из нелаконичных образов и приправляет все нестерпимым гудением.

Вторая роль ада — как это ни странно, юмористическая. Финальная сцена, когда Джек пытается выбраться из ада, намеренно провоцирует зрителей сопереживать отрицательному герою. А титры с песней «Hit the road Jack», сменяющие сцену падения Джека в самые глубины ада, — совсем уж явная насмешка над излишне чувствительными критиками и зрителями.

В целом, Ларс фон Триер опять в своем репертуаре. Тем, кто любит его фильмы, однозначно стоит посмотреть «Дом, который построил Джек» — в конце концов, кто еще среди современных режиссеров может позволить себе снимать недешевое кино на столь противоречивую тему. Случайным зрителям, не знакомым с творчеством эксцентричного мэтра, лучше обойти фильм стороной — натурализм и жестокость в фильме зашкаливающие.