«Отвратительные мужики» — это не только веселье и угар. За образом бесшабашных хулиганов прячутся серьезные господа, которые любят нахмурив лбы рассуждать об обществе и социальных коллизиях. На этот раз мы решили вторгнуться во все еще маргинальную зону обществознания и объяснить на пальцах, почему именно геев принято нелюбить больше, чем, к примеру, бесстыжих мужей-изменников или грошовых проституток. Вроде и там и здесь — одна и та же категория, «аморальность», но мы точно знаем, какая именно группа окажется ниже всех в иерархии у твоего деда.
Сразу скажу, что никто тут не будет мучить вас экскурсом в очаровательные миры биологии, истории или генетики — ни у вас, ни у нас просто нет столько свободного времени. Посмотрим на тему с одной конкретной и небанальной точки, а именно с точки зрения теории игры голландского философа Йохана Хейзинги. Человек он был интересный, умный и порядочный, за что нацисты, захватившие Нидерланды, закономерно отправили его в концлагерь, где он и нашел свое последнее пристанище.
Согласно его трактату Homo Ludens, в основе человеческой культуры и вообще всего общества лежит игра. Но игра не в том простецком смысле, что все это несерьезно, глупо, или «неправильно». И не в том смысле, что у Шекспира. Идея в том, что когда предки людей, первые гоминиды, только начинали закладывать фундамент того, что потом станет обществом, им нужен был своего рода цемент, скрепляющая формула. Таким цементом стала игра, а точнее, ее принципы и механики.
Человек — существо социальное и его дети долго учатся жизни в мире и общине с помощью игр. Игры учат их не умереть с голоду и адаптироваться к жизни в коллективе. Как и бывает в эволюции, все сложные механизмы берут начало в простых. Так, например, та же любовь родилась из примитивного чувства голода и обладания, которые мутировали, когда существа на планете стали посложнее ящерицы.
То же самое с игрой — изначально что-то довольно простое, она смогла мутировать в сложные механизмы, вроде общественного и цивилизованного поведения у взрослых. Теоретически, социальное поведение у нас могло сложиться и на основе какого-нибудь другого механизма, но тогда все было бы совершенно иначе даже на фундаментальном уровне. Посмотрите на тех же муравьев: у них есть и «общество» и иерархия, но там все совсем по-другому. Даже если пуститься во все тяжкие и представить их на том же технологическом уровне, что и у нас — это будет принципиально чуждый нам мир.
Хейзинга предлагает посмотреть на такие «серьезные» вещи, как суд, армия, деньги, религия и государство вообще. Все они реализованы по правилам сложившейся игры. Зачем судье мантия или молоточек? Он что, без них не сможет найти виновного? Почему президент должен махать рукой и улыбаться вот эдак, а не по-другому и обязательно выступать перед Новым годом? Почему мы вообще верим в деньги, как можно платить за вкусный арбуз невкусной бумагой? Это все сложившиеся ритуалы. А ритуалы — это игра, а в игре все держится исключительно на вере каждого играющего в правила.
С этим, надеюсь, разобрались и все, более-менее, понятно. Но при чем здесь геи и распутницы?
В одной из глав Хейзинга вводит очень любопытное понятие, «шпильбрехер», которое создано по аналогии со словом «штрейкбрехер». Штрейкбрехер — это человек, который «ломает забастовку» — все рабочие договорились о правилах стачки, то есть своей игры: никто не выходит на работу, все бастуют и требуют от хозяина фабрики выполнить их условия. Но штрейкбрехер ломает правила, выходит на работу и выступает на стороне администрации. Его, естественно, никто не любит.
Шпильбрехер у Хейзинги — это такой аналог штрейбрехера, но в самом широком, культурном смысле. Все действуют согласно одним и тем же правилам, поскольку верят в их нерушимость, но вдруг появляется человек, который просто отказывается им следовать. Он может вообще быть посторонним и просто не знать об этих правилах, а значит, действовать так, словно их просто не существует (а для него они и вправду не существуют).
Так как все наше общество действует по правилам игры, она прошита в нас крепко. Так крепко, что уже стала неотделима от нашей природы. Правила, по которым живет общество, кажутся такими же нерушимыми, как и законы физики. На чем основывается власть прапорщика над рядовым? У него погоны и в уставе написано! То есть власть-то вполне реальная, но основана она на чисто символических вещах. А теперь представьте, что будет, если рядовой попробует спокойно и вдумчиво объяснить прапорщику, что его власть — условность и социальная игра по Хейзинге. Во-первых, его просто не поймут и примут за умственно-отсталого. Во-вторых, отправят на «губу» в целях ментальной профилактики.
Думаю, вы уже давно догадались, что гомосексуалы в этом смысле выступают как шпильбрехеры — это лежало на поверхности. Они не просто нарушают правила секса, сложившиеся в обществе, они словно бы игнорируют их. Причем, как кажется другим представителям этого общества, делают это демонстративно и вызывающе, то есть «назло» им — всем вместе и каждому по отдельности.
Сам Хейзинга пишет о том, что общество гораздо лояльнее относится к плутам, шулерам и обманщикам, чем шпильбрехерам. Первые, хоть и действуют злонамеренно и пакостно, но, как это ни странно, все же в рамках игры. В конце концов, они эти самые правила используют даже активнее «честных людей», просто в свою пользу и нечестно. Шпильбрехер же, не просто игнорирует правила, он из них выпадает, оставляя как бы зияющую дыру в пространстве, которое всем хотелось бы видеть чистым и целым.
Так, например, интересен пример с футболистами. Хейзинга пишет о скандале, который бушевал на тот момент в стране. Зрители на футбольном матче очень неприязненно относились к мошенникам на поле — тех освистывали и обсмеивали. Но когда несколько именитых спортсменов просто отказались играть в сборной по личным мотивам, тех подвергли самой жуткой травле. То есть зрители, которым, вроде как, нечестная игра — как ножом по сердцу — на самом деле могли вытерпеть мухлюющих игроков. Даже если это были жулики из команды противника! Но вот футболисты, просто отказавшиеся от матча, вызвали уже настоящий гнев.
Причина всего этого в том, что обманщик не ломает правила и не покушается на порядок. Тогда как шпильбрехер же своими действиями вызывает дискомфорт и даже неясную тревогу. Он словно указывает на то, что правила коллектива даже не заслуживают того, чтобы в них верить — настолько этот коллектив презренный и никчемный. Так, отказавшись есть все, что вам наготовила ваша бабушка, вы можете по-настоящему разбить ей сердце. Тем самым вы, по ее мнению, показываете презрение и древнейшему ритуалу, и основам Вселенной, и ей лично.
Шпильбрехером хотя бы раз в жизни был каждый. Придя в новый рабочий коллектив и отказавшись пойти на обеде в курилку, вы можете сразу настроить всех против себя. Просто здесь это настолько принято и само собой разумеется, что ваш отказ могут воспринять как намеренный протест и даже бунт. Помню, когда непродолжительное время работал в цеху на литье смол, я смекнул эту тему и исправно ходил в курилку с мужиками, хотя вообще не курю. В противном случае, меня ждали бы остракизм и смутная ненависть всего коллектива.
Так вот. Если принять эти простые, в общем-то, идеи Хейзинги, получается, что разобраться в проблеме сексуальной морали довольно легко. Похабников, проституток, развратников и крайне доступных женщин, конечно, принято считать аморальными. Они нарушают правила и идут против них. Но они же при всем этом не выходят за грань этих правил. Тот же распутник в духе Казановы «грешит» скорее количественно. Он делает, в общем, то приемлемую с точки зрения даже жесткой морали вещь — спит с женщинами, просто слишком сильно увлекается и перебарщивает с количеством. Примерно то же самое с проститутками: они — маргиналы, которые стоят на самом краю, но стоят они, все же «по эту сторону».
Неприятное и тревожное чувство, которое вызывает шпильбрехер, вызвано глубинной защитной реакцией. Культура стоит на зыбких основах правил игры, и если кто-то просто игнорирует их, человек неосознанно ощущает это так, словно весь его мир подвергается атаке. Даже если речь, например, идет о таком негласном правиле, как «все тут должны ходить в курилку». Умом обычный член коллектива этого не понимает, а оттого иррациональность чувства тревоги заставляет его страдать еще больше и еще больше распаляет конфликт.
А чтобы внести ясность, скажу: если вы увидели в этом тексте неистовый порыв гомосексуальности или, наоборот, гомофобии, то, видимо, недостаточно внимательно прочитали его.
