«Со… лар… дэ-и-ти» — в четвертый раз диктую я следователю, который записывает мои показания. За вечер было исписано несколько листов А4, просмотрен не один час видеозаписи, нагрет не один десяток стульев — мы с сотрудниками Южнопортового отдела московской полиции ищем вора, который украл мои кроссовки. Цель, конечно, была вовсе не в том, чтобы вернуть утраченные New Balance, пусть я и очень их люблю. Я провел 7 часов в компании оперативника, следователя и эксперта, и это был занимательный вечер. Похищенная обувь не вернулась — но героя истории, описанной ниже, полицейские узнали почти сразу — оказалось, популярный на местности персонаж.
Когда мы говорим о поиске и поимке злоумышленника, то чаще всего представляем, что по его следу отправился матерый сыщик, который способен снять отпечатки пальцев с пыли, витающей в воздухе, узнать преступника по цвету глаз и нагрянуть в его логово, где он в ужасе ждет своего часа, забившись в дальний угол.
На самом деле было вот как.
В промежутке между перекуром и окончательным выходом из студии звукозаписи, где мы проводим несколько часов за репетициями (ну, знаете, кто-то рыбачит или охотится, а мы вот музыку играем), в коридоре, где музыканты традиционно оставляют обувь, произошло что-то странное. В результате с полки пропала пара кроссовок — моих. В течение получаса была найдена нужная видеозапись: мужчина вошел в здание, пошарился по трем этажам, дважды (сначала, видимо, была разведка) приблизился к нашей двери и, видимо поняв, что тут повсюду люди, лишил меня обуви.
Каждый раз, когда я описывал этот сценарий полицейским, они смотрели на меня как на идиота: может, я хочу кого-то наказать и знаю преступника. «Как вы оказались в общественном месте без обуви?» — болезненно щурясь, спросил у меня оперативник Геннадий. Прекрасно понимая его скепсис, я в очередной раз пересказал все, что знаю, и отметил, что в момент обнаружения пропажи почувствовал себя, будто Ди Каприо в «Острове проклятых»: может, я пришел босой? Может, это не студия звукозаписи, а психбольница?
Фото: vm.ru
Звонок в полицию состоялся, когда мы разглядели преступника на видео. В такой ситуации логичным развитием событий кажется быстрый отклик на жалобу, приезд полицейского, просмотр записей, далее уже какие-то выводы. На самом деле, главное, что я понял за тот вечер — работа полиции подчиняется внутренней, какой-то вымышленной и навязанной сотрудникам органов логике, от которой они сами, мягко говоря, не в восторге.
«Система направлена на то,
чтобы не облегчать нашу работу, а усложнять ее» —
говорит молодой следователь Иван.
«Каждый раз, когда происходит обращение, мы заполняем кучу бумаг, это так называемые материалы, из которых состоит дело. Потом отправляем выше, а там какой-нибудь прокурор все это проверяет и, вместо того чтобы дать делу ход, начинает, как в школе, спрашивать — а эта бумажка где, а эта?».
На вопрос, можно ли направить необходимые для прикрепления к делу документы электронной почтой, оперативник Геннадий отвечает — нет, нельзя. Почему? Потому что госорган. Мы не работаем по электронной почте.
«Давайте мне этот лист, я сам все заполню, зачем за мной записывать?» — предлагает свою помощь администратор студии Иван. «Нет, так, к сожалению, нельзя» — говорит Геннадий. — «Мой начальник хочет, чтобы я сам все писал от руки».
Беседа разворачивается, пока мы пьем чай в ожидании эксперта. Это человек, который приезжает на место преступления со специальным чемоданом и фотоаппаратом, чтобы сделать снимки, снять отпечатки пальцев, если они есть, посмотреть, не оставил ли преступник какого-то говорящего беспорядка.
Спустя часа три эксперт приезжает из другого отдела, потому что в Южнопортовом экспертов нет, сократили. «Нахера вам тут эксперт-то,
этажерку фотографировать?».
Эта сцена разворачивается через три-четыре часа после обращения. До этого было вот что: разглядев фигуру злодея на видеозаписи и заявив об этом в полицию, мы минут сорок ждали появления автомобиля с сиренами. Думаете, оттуда кто-нибудь вышел, чтобы подняться в студию и посмотреть на мониторы? Мы тоже думали, что так будет.
Нет — сначала надо поехать в отдел, чтобы в письменной форме заявить о случившемся. Вместе со мной в отдел входит узбек, у которого тоже что-то украли — у нас одна ручка на двоих. После заполнения формы я полчаса сижу на стуле в ожидании дежурного, который открывает курсирующим туда-сюда сотрудникам двери с электрозамками, говорит по телефону, откликается на срочные вызовы, ковыряется в бумагах — и, наконец, просит подойти. Сдал заявление — сел на стул еще на полчаса. Это своеобразная точка невозврата: после подачи заявления и получения специального талона, в котором сказано, что бумагу приняли, уже нельзя просто так взять и уйти из отдела. Несмотря на то, что никто не подает никаких признаков желания помочь, все очень обеспокоены моим присутствием и просят не уходить далеко, когда я прошу открыть дверь для уличного перекура.
«Начальник сожрет меня, когда увидит это дело» — держится за голову оперативник Геннадий. «Вот что я ему скажу? Что непонятно кто украл ваши кроссовки? У вас чек на них есть?». Я говорю, конечно нет, вы сами-то давно хранили чеки от одежды или обуви? Я вообще их в Польше купил. «Сколько они стоили?» — «Не помню, пускай 60 евро». «Когда это было? В сентябре. Считаем по тогдашнему курсу». — «А почему по тогдашнему? Сейчас в Москве они стоят 9000 рублей, в сухом остатке мне придется заплатить именно столько, если я захочу купить такие же». «Таков закон» — отвечает Геннадий.
Пока мы не вернулись обратно в студию, чтобы наконец-то посмотреть видео, история развивалась крайне вяло: в поимку злодея никто не верил, отвлекаться от погонь за наркокартелями не хотел.
Но это, что называется, a story with a twist.
Запись привела оперативника Геннадия в восторг: «О, это что, Пушкин что ли?». Начинает смеяться. «Как он сюда попал-то? Я его знаю, и знаю, где он живет. Он безобидный героиновый наркоман. Его давно пора закрыть, но не получается, потому что постоянно находятся какие-то обстоятельства, и дело просто виснет в воздухе. Тырит он всегда по мелочи и постоянно попадается, потому что не очень умный».
Далее последовало многочасовое ожидание эксперта из Лефортовского отдела.
«После школы я поступил в два университета, но в итоге выбрал службу. Я рос без отца, а тут и удостоверение, и стипендия была сразу большая, и она выросла к концу обучения. Когда я закончил учиться, у меня зарплата была уже 57 000 рублей. Вспомни себя в 21 год, представь мою реакцию после первой получки».
Пока мы пьем чай, я ненавязчиво задаю Геннадию вопросы о том, как он попал в полицию, есть ли какая-то высшая карьерная цель, да и как вообще дела.
«Я сразу хотел работать. Сейчас у меня есть дело, которое приносит определенный доход, и хватание взяток по мелочи на службе меня не интересует. Плюс, надо понимать, что взятки — это прямой путь в тюрьму. Один раз взял — готовься к тому, что сядешь. Не сегодня, так завтра. Если боишься — не бери. А у нас очень многие идут работать на земле именно ради этого. Меня взятки не интересуют, я пришел работать, а вместо этого большую часть времени занимаюсь какой-то ерундой за столом, потому что начальство так захотело сделать».
«Раньше у нас многое было по-другому, а потом во главе встали бывшие военные, которые начали вводить нормативы типа бритья и формы. Это бред. Я оперативник, я должен ловить злодеев — какого черта я вообще в форме? Я никуда не могу зайти, ни с кем не могу спокойно поговорить. С таким же успехом я могу постоянно сопровождать свои перемещения по району воем сирен, чтобы тот, кто мне нужен, сразу спрятался».
После истории о матери, которая утопила своего ребенка в ванне и ехала в суд, будучи пристегнутой наручниками к Геннадию, оперативник ненадолго замолкает. «Вот такие вещи осмыслить труднее всего. Она сидела рядом со мной и постоянно спрашивала у мамы и мужа, будут ли они ее навещать. Муж молчал, но, кажется, хотел ее прикончить прямо там. Я не уверен, что она понимала, что сделала. Я сам не очень понимал, что произошло, потому что такой случай трудно уложить в собственную систему координат и оценить по какой-то шкале, он туда просто не влезает».
Эта история заставляет меня посоветовать Геннадию сериал «Настоящий детектив».
«Я сериалы не смотрю, нет времени на это. Я или дежурю, или еще что-то. Постоянно кто-то звонит, что-то требует. Старшие по званию пытаются на мне ездить, но я сопротивляюсь, иногда доходит до драк. Служба отнимает все свободное время. Я хочу завести семью, двоих детей. У меня есть девушка, которую я не видел уже месяц. Мы познакомились, пока я был в отпуске, а потом просто пропал, только по телефону разговариваем. И зачем я ей нужен?».
Затем мы снова едем в отдел — в тесном седане, двое спереди, трое сзади, у меня в ногах и на коленях болтаются защитные шлемы. «Ну и бардак тут у вас» — отмечает следователь.
В машине полицейские смеются над человеком,
который попался на кроссовках — его все хорошо знают.
Возле отделения мы с Геннадием прощаемся. «Поеду навещу нашего героя, это недалеко отсюда. А ты пока иди составь объяснение».
«Со…лар… Пробел. Де-и-ти» — диктую я. Следуют несколько вопросов о том, где именно тут нужно ставить пробел. Следователь Иван сидит с красными глазами, обводит взглядом комнату. На полу расставлены картонные ящики, полные спрессованных листов.
«Это все дела. Как ты понимаешь, все они повисли, и твое, про кроссовки и Пушкина, отправится в конец общей очереди. А что за музыку вы играете?». Кратко описываю суть жанра, привожу пять примеров, ни один из которых Ивану не знаком. «Раньше что-то слушал, сейчас времени нет вообще. Семью тоже не вижу неделями».
«А почему не уволитесь?»
«Ну, есть несколько причин для продления удовольствия. Во-первых, я думаю, что это временный период, и только после его преодоления появится возможность уйти куда-то выше. Во-вторых, вовсе уходить в отставку — не вариант. Тогда я буду вынужден выплатить государству сумму за мое обучение. Это 400 000 рублей. Таких денег у меня нет и в ближайшее время не будет. Ну, а в-третьих, я все еще хочу думать, что я патриот, и мне хочется, чтобы в моей стране что-то менялось к лучшему. Вот поэтому я тут».
Фото: youtvnews.com
В кабинет врывается дежурный. «Там пришел мужчина, ему машину развандалили, иди посмотри». Иван просит подождать, а когда заканчивает записывать за мной, идет на улицу — прямо за отделом кто-то обвел припаркованный в течение часа Ford Focus ключом, проколол шины, пробил стекла. Осмотр и фиксирование показаний пострадавшего отнимают еще около часа — все это время я или курю на улице, или просто жду.
«Если вы продержите меня еще полчаса, вам придется ехать на убийство по моему адресу, приметы убийцы я вам могу прямо сейчас описать». «Жена?» — спрашивает Иван. «Ну да, ее можно понять. Мы с вами с 18 часов общаемся».
Через какое-то время время Иван звонит Геннадию, который поехал в гости к предполагаемому вору. «Ладно, езжайте домой. Спасибо вам за помощь». «А что там у Гены?», спрашиваю.
«Не знаю. Какой-то он поникший. Не похоже на него. До свидания».
