Как правильно играть в Red Dead Redemption 2

Лед, снег, ночь, едешь долго, голова свободная, конь напрягся, что такое, милый, а, волк, волка мы не боимся, вот медведь уже серьезнее, мы его трогать сегодня не будем, вернемся потом когда-нибудь, а может, и не вернемся, пусть живет себе. Закурил. Тихо, хорошо, голова свободная. Зря, наверное, того задушил в сарае. Но, скорее всего, за дело. Денег нет. Вроде едет кто-то. На минутку, мужчина, мне спросить только.

Не кричи, не кричи, в тайге медведь хозяин, он же и правосудие. Медведь, да я еще. Что там у тебя? Мало. Часы доставай. Зачем тебе часы в лесу, глупый? Как «не отдам»? А так отдашь? А так? А так, сука?.. Ну что ж ты. Нехорошо получилось. Надо было как-то… Часы дрянь, по правде говоря. Отдал бы сразу, когда по-хорошему просят. Не стоит оно того. А теперь видишь, как. Напрасно старушка ждет сына домой.

Снова снег, снова едешь, в лагерь не хочется возвращаться, им всем что-то нужно, опять куда-то мчаться, опять решать вопросы, опять втравят в блудняк какой-нибудь, поеду дальней дорогой. Светает. Снова курить хочется, но здоровье не то уже. Остановился, зайца ободрал, пожарил. Съел неспешно. Долго сидел, смотрел в костер. Побриться надо, усы вон уже как у известно какой лисы. Да ванну принять, когда в город приедем. А пока и так сойдет.

Подтаяло, потеплело. Банк взяли, деньги появились. Странно с ними, с деньгами. Когда нет, всего хочется — шляпу новую, а то старая драная и в говне каком-то. На ноже гравировку сделать. Кобыле печений про запас. Дробовик хороший надо, а то есть люди, которые только на языке дробовика разговаривают. Тот, с часами вспоминается — дрянные часы-то, но как раз тогда на джинсы двух долларов не хватало, помог, братишка.

А сейчас три косаря на кармане, а магазины десятой стороной объезжаешь. Обдиралово одно. Пусть лежат лучше. Непонятно, когда в следующий раз обломится. Непредвиденные расходы, опять же. Вон, как на прошлой неделе — зашел в кабак пропустить стакан, там кто-то что-то вякнул, указал ему на недопустимость, он за нож, я за ствол. Ну потому что а как. Все повскакивали, раскудахтались, полиция, свидетели… Так и не допил, злой уехал. Но не раньше, чем свидетей рядком положил. Толку, правда, — настучать успели, баунти двести долларов, не пройти-не проехать. Пришлось платить. А ты говоришь — куда деньги уходят.

Погода наладилась, вроде. Шубу эту вонючую снял давно, ходишь в рубашке, рукава закатал. Хорошо, конечно. Солнце светит. Едешь по делам, ворону подстрелил для смеха. Задумался — да и забыл, куда и зачем ехал. Ну и ладно, так даже лучше.

Подельники бесят. Усатый, слышишь, на умняках все время, ты мне, говорит, как сын, делай как я говорю. Ирландца точно зарежу когда-нибудь за невыдержанный характер и паскудный нрав. Этого еще, волосатого, с обезьянника недавно выломил, сжалился, так он там из-за своих стволов истерику закатил, как баба. Пришлось впрягаться за него, хотя воротило с этого по-страшному.

Да… А Марстон, помнишь его, ну такой, с придурью? Так он, короче, встрял зимой в непонятку, волки ему лицо погрызли. Мы все шутим тут, что главное, чтобы жопа цела была, а головой-то он все равно не пользуется… Да живой, живой. Живее, чем был. Я думаю, дела не будет с ним. На полтос готов замазать, что до зимы не доживет. Не фартовый он.

Один Чарльз в порядке пацан, даром что цыган. На охоту, слышишь, братан, ходили с ним недавно — он говорит, одного только бизона убивай, нам по нашим постановам нельзя больше, бог накажет. Ну убили одного, я смотрю — а там вокруг туши валяются, кто-то с полдюжины положил, даже шкуры не содрал. Чарли расстроился, да и я сам, ты ж меня знаешь — я зверюшек люблю. Ну что-что… Нашли браконьеров этих, да наказали.

Лагерь перевезти пришлось. В замес один попали в нехороший, не хочу об этом особо. Но вроде устроилось. К шерифу заместителями нанялись — оно, конечно, не по масти, но усатый говорит, ладно, зато спокойно дела поделаем в округе. Вот вроде и прав он, а прибешивает. Как, вроде, и правда отец.

Кобылу остановился почистить. Сахара ей дал. Хорошая кобыла, быстрая. Спер где-то, причем не помню уже даже, где. Зайца увидел, пальнул в него из мелкашки, промазал. Догонять не стал, жалко его как-то. Рыбу лучше пойду поймаю. Отощал немного. Надо с рыбной диеты слезать, а то выдыхаюсь быстро, и как бакланка начинается — с одного удара с копыт на жопу падаю. Это не дело, конечно. Поеду в город съезжу, к стволам приценюсь, газету, может, куплю, — там, знаешь, про нас иногда пишут, как накуролесим особенно удачно.

Едешь опять, дождь накрапывает, но хорошо все равно, спокойно как-то. Мысли странные в голову приходят. О, не поверишь, конечности и тщетности. Все же закончится рано или поздно. Причем скорее рано, чем поздно. Доедешь — опять замес, стрельба, баунти, пинкертоны, бандосы какие-то все время лезут на одно место. И к чему это все? Чтобы усатый свои гештальты закрыл, а нас всех под молотки подвел? Слово, слышишь, в голову пришло — «гештальты». Наш немец из лагеря все бормочет его. Ну тот, ростовщик. На жабу похожий. Так вот, подумаешь это все — и просто едешь дальше. Процесс потому что, получается, важнее результата.

У усатого в палатке книга валяется, я посмотрел краем глаза, — я сам-то не про книги, ты ж в курсах. Кормак, слышишь, написал, ирландец, судя по фамилии, Мак-какой-то. Типа рыжего нашего упырь, сто пудов. «Кровавый меридиан» называется. Я дословно не помню, по памяти рассказываю: пишет, что дорога в кабак слаще, чем само бухло в кабаке. Как-то мне запало это.

Ладно. Поеду я. Куда?.. Да какая разница, куда. По дороге решу. Только это, братан. Еще на два слова присядь. Часы хорошие у тебя, я сразу заметил. Дорогие. Клади вот сюда. Как «не положу»?..